Елена Саулите - Швейцарский счет

Анжела, казалось, полностью сосредоточилась на изучении собственного маникюра, делая вид, что не слышит слов товарки. Потом подошла к окну и распахнула его настежь. В комнату вместе с потоком холодного воздуха хлынул уличный шум.

– Жизнь прекрасна, несмотря ни на что! – крикнула она и, вернувшись к столу, провозгласила:

– Ну, чо, девчонки, вздрогнем! С днем рождения тебя, роковуха!– и она привычным жестом отправила в рот порцию «Кровавой Мэри», перевела дух и добавила: – Вот теперь, Галка, вызывай такси. Подкатим к офису с шиком.

Клуб с помпезным названием “Cabare East” располагался довольно далеко от центра на симпатичной, застроенной по большей части частными домами Нойонгассе. Таксист, добродушный мулат лет тридцати пяти с пудовыми кулачищами и наивной детской улыбкой, ехал не торопясь (местные жители вообще суету презирали), и Алиса имела возможность полюбоваться старой частью города из окна автомобиля, ее поразило обилие причудливых фонтанов, удачно гармонировавших со средневековым флером серо-зеленых зданий с покатыми черепичными крышами, средневековые арки и медведи. Медведи здесь были повсюду: толстые и не очень, свирепые и дружелюбные, они важно выпячивали мохнатую грудь на гербах, на флагах, развевавшихся над бассейнами фонтанов, в витринах многочисленных лавочек, продававших все тех же медведей в качестве сувениров. Заметив удивление Алисы, сидевшая бок о бок Анжела, принялась пояснять:

– Название города произошло от слова «бэр» – медведь, потому что ихний король Бертольд увидел райский уголок природы на берегу Ааре и решил построить здесь крепость, а назвать не знал как. Да, забыла. Он еще охотиться обожал, вот и решил: какого зверя на охоте первым подстрелю, так, мол, город и назову. А убил он косолапого, вот Берн и стал Берном.

– Любит наша Анжэла до ескурсий иногда приставати, потом росповидае, шо почуе, – встряла Галина.

Взяв на себя роль гида, Анжела продолжала:

– В центре парк есть. Бэрен-парк. Так там целая медвежья семья живет. Сходим в выходные, посмотришь. Правда, зимой мишки спят. Весной лучше идти.

Солидные вывески фешенебельных отелей резали глаз, там за сверкающими стеклянными дверями начинался другой, недоступный простому обывателю мир. Мир роскоши, пресыщенности, ханжества и вечного праздника. Мир, в котором три миллиона долларов возносят человека на сияющий пьедестал небожителя, не озабоченного, дотянет ли он до зарплаты, а всерьез мучающегося вопросом: «Не слишком ли убого будет выглядеть прием, если он пригласит туда только двух селебрити – Натали Портман и принца Савойского?». В отдалении промелькнула стрельчатая колокольня с великолепными старинными часами на восточной стороне.

– Цайтхлокентурм, наша хордость – провозгласила Галина, гордая тем, что смогла выговорить труднопроизносимое название и внести свою лепту в экскурсию по городу. – Ох, и назва! Язык зламати можна,– беззлобно проворчала она.

Ближе к центру улочки становились все уже, невысокие дома с красными и коричневыми черепичными крышами, украшенные затейливой лепниной, небольшими пилястрами или балюстрадами, лепились тесно друг к другу, мелькали пестрые вывески винных погребков, а над всем этим надменно высилась колючая, как гигантская засохшая ель, стометровая башня Бернского собора. Алисе показалось, что она попала в сказку Андерсена, и вот-вот из-за угла выскочит Кай с санками, а за ним и Герда в красной вязаной шапочке.

Под хмурым январским небом по узким тротуарам неторопливо текли толпы людей в непродуваемых куртках и трекинговых ботинках с рюкзаками и без. Очевидно, туристы, хотя отличить коренного швейцарца от туриста крайне сложно, потому что положа руку на сердце, скучнее швейцарского стиля, наверно, только монашеский. По внешнему виду швейцарцев вообще сложно определить, кто они и сколько зарабатывают. Даже миллионеры здесь одеваются крайне неприметно. Говорят, корни этой традиции были заложены еще в семнадцатом веке, тогда в Конфедерации существовали законы, предписывавшие, что и кому можно носить, так как считалось, что роскошь могла стать причиной развала страны и морального разложения ее граждан. Ношение изысканной одежды, мехов и драгоценностей строго воспрещалось, людям предписывалось одеваться скромно и благочестиво, дабы не вызвать зависть и недовольство других. Времена изменились, законы тоже, а вот привычка одеваться просто и рационально осталась. Алиса задумчиво разглядывала безликую толпу, неспешно льющуюся по тротуару, как вдруг среди скучных серых и коричневых шапок заметила высокую белую корону монахини, движущуюся навстречу машине.

– Матушка Иветта! – охнула она и инстинктивно пригнулась, пряча голову за спинку переднего сиденья.

– Ты шо? – удивилась Галина. – Какая еще Иветта?

Автомобиль благополучно миновал подозрительную фигуру, и Алиса с облегчением выпрямилась.

– Монахиня. Из церкви отца Жана. Я испугалась.

– А-а-а, ты про ту титку с каструлей на голови? Да ни. Ни бийся. В этом прикиде тебя и мати ридна не прызнаэ, – ухмыльнулась Галя и ободряюще подмигнула.

Алиса опасливо оглянулась и, убедившись, что погони нет, заметила:

– Это не кастрюля. – Этокишнот. Мне отец Жан рассказывал. Монашки надевают его только, когда из монастыря выходят. Говорят, что это название пошло от английского “kiss me not”. Когда английские солдаты-завоеватели приставали к французским монашкам, то те кричали: «Kiss me not! Нельзя меня целовать!». Прикольно, да?

– Ага,–откликнулась Анжела. – Слушай, а это идея! Я с сегодняшнего дня начну охмурять клиентов по новой схеме. Выхожу на перекресток и давай блажить:“Kiss me,baby! Kiss me!” – съязвила она и затряслась от беззвучного смеха.

Машина плавно затормозила перед недавно отремонтированным четырехэтажным с узкими бойницами окон зданием. Вывеска клуба “Cabaret East” искрилась огнями даже днем, игриво переливаясь и подмигивая прохожим.

Заведение на элитарность не претендовало, в полуподвальном помещении первого этажа располагался бар с узкой сценой для стриптиза, далее следовала бильярдная, пропахшее табаком казино с зелеными покерными столами и традиционной рулеткой, далее кабинеты администратора и хозяина борделя.

Девушки миновали вереницу залов и оказались в ярко освещенном коридоре, Галина почтительно постучала в крайнюю дверь, ответа не последовало. Тогда она осторожно заглянула внутрь. Шеф оказался на месте, и девушки ручейком просочились в кабинет.

Господин Мухаммед Камаль оказался низеньким плешивым толстяком в дорогом белом костюме и потертых черных ботинках, в его толстых губах торчало коричневое полено сигары. Окутанный клубами синеватого дыма, он курил и пускал кольца, меланхолично созерцая, как они неторопливо нанизываются друг на друга.