Сью Графтон - «Б» – значит безнаказанность

– Вы имеете в виду ее контракт со мной или отношения с Элейн?

– О, мне известны ее отношения с Элейн. Она ненавидит сестру. Но и оставить в покое тоже не может. Вам доводилось кого-нибудь так ненавидеть?

Я улыбнулась.

– Последнее время нет. Разве что когда-то давным-давно.

– Беверли словно одержимая – ей необходимо знать об Элейн решительно все. Когда она узнает что-то хорошее, это ее бесит. Если что-то плохое, – радуется как ребенок. Но ей всегда мало.

– Что она здесь делала на Рождество?

Подали мартини, и, прежде чем ответить, Обри сделал большой глоток. Мартини был бархатистым и холодным с тем тончайшим терпким привкусом вермута, от которого меня неизменно пробирает дрожь. Я всегда сначала съедаю оливку, потому что получается приятное сочетание с джином.

Моя реакция не осталась незамеченной.

– Может, вам хотелось бы остаться с этим наедине? – Он кивнул на бокал.

Я рассмеялась:

– Ничего не могу с собой поделать. Вообще-то я не пью, а тут еще такая спешка. Я уже чувствую грядущее похмелье.

– Полно, сегодня суббота. Возьмите выходной. Я, по правде говоря, не рассчитывал встретить вас в офисе. Хотел оставить записку, а потом думал сам разузнать что-нибудь про Элейн.

– Надо полагать, вам тоже небезынтересно, куда она пропала.

Он сокрушенно покачал головой:

– По-моему, Элейн нет в живых. Думаю, Беверли убила ее.

Я насторожилась:

– Зачем ей это делать?

Он задумчиво посмотрел по сторонам. Казалось, он занят некими математическими подсчетами – может, надеялся, что, определив стоимость окружавших его интерьеров в долларовом выражении, лучше оценит и саму ситуацию. Когда он снова перевел взгляд на меня, по его лицу блуждала улыбка.

– Она узнала, что у нас с Элейн роман. Проклятие, я сам во всем виноват. Финансовая инспекция проверяла мои налоговые декларации за три последних года, и я, кретин, попросил Беверли поднять старые оплаченные счета и квитанции по кредитным карточкам. Она обнаружила, что я оказался в Косумеле, когда там была Элейн, после смерти Макса. Я сказал, что был в командировке.

В тот день, когда я вернулся домой, она набросилась на меня точно фурия. Чудо, что я вообще остался жив. Разумеется, она была пьяна. Чтобы сорваться в запой, хорош любой предлог. Она схватила ножницы и ударила меня по шее. Вот сюда. Чуть выше ключицы. Что меня спасло, так это тугой воротничок и галстук... и еще, пожалуй, одно: я предпочитаю накрахмаленные сорочки.

Обри невесело рассмеялся и, покачав головой, продолжал:

– Видя, что это не сработало, она ударила меня по руке. Мне наложили четырнадцать швов. Кровь лилась рекой. Когда она пьет, это настоящий Джекилл и Хайд [3]. Когда не пьет, ничего... стерва, конечно, бесчувственная, как скала, но, во всяком случае, руки не распускает.

– Как вы оказались в подобной ситуации? Я имею в виду с Элейн?

– Черт его знает. Конечно, глупо с моей стороны. Кажется, меня всегда к ней тянуло. Она красивая женщина. Верно, занята лишь собой и привыкла ни в чем себе не отказывать, но это привлекало меня еще больше. Ее муж недавно умер, и она пребывала в расстроенных чувствах. То, что начиналось как проявление родственной заботы, переросло в необузданную страсть, как на страницах бульварного романа. Мне и прежде приходилось грешить, но такого со мной еще не бывало. Я старался не тревожить собственное болото, но на сей раз нарушил это правило.

– Сколько времени продолжалась ваша связь?

– Пока она не исчезла. Беверли об этом не знает. Я сказал, что через полтора месяца все было кончено, и она купилась, потому что ей хотелось в это верить.

– А на Рождество все открылось?

Он кивнул, затем сделал знак официантке и спросил:

– Еще по одной?

– Пожалуй.

Подняв руку, он растопырил два пальца, и официантка направилась к стойке бара.

– Да, именно тогда она все поняла. Сначала накинулась на меня, потом вскочила в машину и полетела сюда. Я позвонил Элейн, желая, предупредить ее, чтобы мы по крайней мере врали складно, но не знаю толком, что между ними произошло и что они наговорили друг другу. После этого случая я не разговаривал с Элейн и больше ее не видел.

– А как она отреагировала, когда вы позвонили ей?

– Конечно, была не в восторге от того, что Беверли все известно, но что она могла поделать? Сказала, что справится.

Подали мартини – вместе с сандвичами, и какое-то время мы молчали, поглощенные едой. Дело принимало совершенно иной оборот, и передо мной вставали все новые и новые вопросы.

– У вас есть собственная версия относительно того, что произошло? – спросила я, покончив с сандвичем. – Насколько мне известно, вплоть до вечера девятого января Элейн оставалась в Санта-Терезе. Это был понедельник. Я знаю, что она благополучно добралась до аэропорта, и у меня есть свидетель, который видел, как она садилась в самолет. Есть и еще кое-кто, кто утверждает, что она прибыла в Майами и на машине – через Форт-Лодердейл – приехала в Бока-Рейтон. Так вот, этот некто уверяет, что Элейн недолго находилась в Бока и что в последний раз она дала о себе знать, когда была в Сарасоте, где якобы остановилась у каких-то друзей. Концовка этой истории вызывает у меня большие сомнения, но, как говорится, за что купила... Так когда же и где Беверли могла ее убить?

– Возможно, последовала за ней во Флориду. Как раз после Нового года у нее был запой. Ее не было десять дней, домой она явилась сама не своя. Такой я ее никогда не видел. Она не сказала мне ни слова – ни где была, ни что случилось, ничего. На той неделе у меня были дела в Нью-Йорке, так что я оставил ее и улетел. Меня не было до следующей пятницы. Пока я отсутствовал, Беверли могла отправиться куда угодно. Что, если она поехала во Флориду и, как только представился случай, убила Элейн? Потом вернулась домой и – концы в воду.

– Неужели вы это серьезно? – удивилась я. – У вас есть хоть какие-то доказательства? Хотя бы косвенные свидетельства того, что Беверли могла иметь отношение к исчезновению Элейн?

Он покачал головой:

– Послушайте, я понимаю, что мои рассуждения, возможно, далеки от истины. Очень надеюсь, что так оно и есть. Видимо, мне вообще не стоило затевать этот разговор...

Пытаясь понять суть того, что наговорил Дэнзигер, я чувствовала, что все больше волнуюсь.

– Но зачем, скажите на милость, Беверли обращаться ко мне, если это она убила Элейн?

– Может, рассчитывала предстать в благоприятном свете. Вся эта история с наследством – удобный предлог, не подкопаешься. Предположим, когда ее извещают, что не могут связаться с Элейн, она уже знает, что та кормит рыб на дне океана. Но ведь надо что-то предпринять? Нельзя просто игнорировать это известие, потому что тогда кто-нибудь резонно поинтересуется, почему она не выказывает никаких признаков тревоги. Поэтому Беверли едет сюда и нанимает вас.