Сью Графтон - «Б» – значит безнаказанность

– Простите, ради Бога, – бормотала она, – но это что-то новенькое. Впрочем, мне следовало догадаться. А что еще он сказал?

У меня начали сдавать нервы.

– Послушайте, с меня довольно. Я в эти игры не играю. Знать не знаю о ваших проблемах, и мне все равно...

– Вы правы. Конечно, вы правы, – перебила она меня. – Боже мой, вы, должно быть, смотрите на нас как на лунатиков. Мне жаль, что мы вас втянули в свои дрязги. Разумеется, вас это не касается. Это касается только меня. Сколько я должна за то, что вам пришлось потратить на меня столько времени? – Она стала рыться в сумочке в поисках чековой книжки и пресловутого пенала красного дерева.

Я чуть не взбесилась:

– Мне не нужны ваши деньги. Не будьте смешной. Было бы куда лучше, если бы вы ответили на мои вопросы.

Беверли часто-часто заморгала; ее голубые с зеленоватым оттенком глаза блестели, точно льдинки.

– О чем вы хотите спросить меня?

– Сосед Элейн уверяет, что вы приезжали сюда во время рождественских каникул и крупно повздорили с Элейн. Мне вы говорили, что не виделись с ней несколько лет. Итак, чему прикажете верить?

Она потупилась и, чтобы выиграть время, полезла в сумочку за сигаретой.

– Ну же, Беверли, – не отставала я. – Скажите правду. Вы приезжали сюда или нет?

Достав спички, она извлекла одну и принялась чиркать по коробку. Очевидно, спичка оказалась негодная. Она бросила ее в пепельницу и вытащила вторую. На этот раз спичка загорелась, и Беверли неторопливо прикурила сигарету.

– Да, я действительно приезжала, – осторожно начала она, постукивая сигаретой о край пепельницы так, словно стряхивала пепел, которого еще не было.

От этих ее фокусов с сигаретами мне хотелось завыть.

– Ругались вы или нет?

Она поджала губы; к ней вернулась сдержанно-холодная светскость.

– Кинси, я тогда только что узнала об их связи. Разумеется, мы поругались. Уверена, именно этого Обри и добивался. А вы бы как поступили на моем месте?

– Какое это имеет значение? Я не его жена, так что кому какое дело, как бы я поступила! Скажите, почему вы мне солгали?

Казалось, Беверли всецело поглощена процессом курения. Я даже подумала, что она не собирается отвечать на этот вопрос. Но ошиблась.

– Я боялась, он что-то сделал.

Я не спускала с нее глаз.

Перехватив мой взгляд, она, словно спохватившись, вся подалась вперед:

– Он же сумасшедший. Законченный псих. Я испугалась, что он... не знаю, как вам сказать... думаю, я испугалась, что он ее убил.

– Тем более надо было сообщить в полицию. Не так ли?

– Вы не понимаете. Я не могла допустить, чтобы полиция лезла в это дело. Именно поэтому и обратилась к вам. Когда появилось завещание, я еще ничего такого не подозревала. Это был сущий пустяк. Думала, она подпишет и отправит юристу. Только позднее, когда выяснилось, что никто не знает, где она, я начала волноваться. Всякая чертовщина лезла в голову – даже толком не помню.

– Но когда я высказала предположение, что ее может не быть в живых, до вас наконец дошло? – устало, с видом презрительного равнодушия изрекла я.

Беверли неловко поерзала в кресле:

– Думаю, чуть раньше. Мне кажется, я просто боялась сформулировать ту мысль, которую впервые высказали вы. Гнала ее от себя. А потом подумала, что должна сама все осмыслить, прежде чем пойти на какие-то шаги.

– Почему вы решили, что ваш муж как-то причастен к исчезновению Элейн?

– В тот день... когда я приехала к Элейн и мы наговорили друг другу гадостей, она призналась мне, что их связь продолжается уже несколько лет. В конце концов до нее дошло, что Обри психопат, и она хотела порвать с ним. – Беверли заглянула мне в глаза. – Вы еще не знаете его. Не понимаете, что это за человек. С ним невозможно просто расстаться. Думаете, мне это не приходило в голову? Просто я уверена, что ничего не получится. Не могу сказать, что он сделает, но мне никогда не уйти от него. Никогда. Он достанет меня из-под земли и все равно заставит вернуться, только тогда мне придется расплачиваться по-настоящему.

– Беверли, по правде говоря, в это трудно поверить, – заметила я.

– Потому что он и вас купил. Заморочил вам голову, так что вы и не заметили, а теперь боитесь себе в этом признаться. Впрочем, не вам одной. Он со всеми так поступает. По этому человеку психушка плачет. Он ведь несколько лет провел в клинике Камарилло, пока Рейган не стал губернатором. Помните? Он урезал бюджет штата, и Обри вместе с ему подобными выкинули на улицу. Он вернулся домой, и с тех пор моя жизнь стала сущим адом.

Я взяла карандаш, машинально постучала им по столу, затем отбросила в сторону.

– Вот что я вам скажу. Я хочу найти Элейн. Это все. Я как дрессированный пудель. Что мне говорят, то и делаю. И не успокоюсь, пока не узнаю, что с ней произошло и где она пропадала все это время. Дай-то Бог, если вы ни при чем.

Беверли вскочила, схватила сумочку и, опершись руками о стол, наклонилась ко мне:

– Моя дорогая, лучше скажите: дай Бог, если Обри ни при чем! – зловеще прошипела она и вышла вон.

Только тогда я почувствовала еле уловимый запах виски.

Я достала пишущую машинку и принялась строчить подробный отчет для Джулии, не забыв приложить перечень своих расходов за последние два дня. Требовалось время, чтобы переварить все, что Беверли наговорила про своего мужа. Это напоминало известный парадокс, к которому прибегают в некоторых первобытных племенах: один всегда врет, другой всегда говорит чистую правду, так что совершенно невозможно определить, где ложь, а где правда. Обри уверял меня, что Беверли, когда пьет, становится сама не своя. Беверли уверяла, что по нему психушка плачет, но, судя по всему, говорила это, будучи не вполне трезвой. Я не имела ни малейшего понятия, кто из них говорил правду, и слабо представляла, как это можно выяснить. Собственно, я даже не могла сказать, насколько это принципиально. Жива Элейн Болдт или нет? Этот вопрос не давал мне покоя, но до сих пор я и не представляла, что ответ на него, возможно, знает кто-то из четы Дэнзигер: Беверли или Обри. Я исходила из кардинально противоположных предпосылок, будучи почти уверена, что исчезновение Элейн каким-то образом связано с убийством Марти Грайс. Теперь приходилось начинать все сначала.

К обеду я вернулась домой и решила пробежаться. Я понимала, что толкусь на месте, однако интуиция подсказывала мне – надо выждать. Что-то назревало. В глубине души я надеялась, что в скором времени появится некое недостающее звено. Пока же необходимо было расслабиться. Однако с бегом не клеилось, и у меня окончательно испортилось настроение. Где-то на исходе первой мили закололо в боку. Я подумала, это пройдет. Отнеся боль на счет небольшого растяжения, попробовала массировать бок пальцами и сделала несколько наклонов. Не помогло. Тогда я начала делать глубокий вдох-выдох, одновременно продолжая наклоняться вперед, но боль не исчезала. Я перешла на шаг, и постепенно боль утихла, но едва попробовала бежать, в боку снова нестерпимо закололо, и я остановилась как вкопанная. К тому времени с грехом пополам была преодолена половина дистанции. Плюнув, я поплелась домой. Полторы мили прошла шагом, проклиная собственную слабость. В итоге даже не вспотела, а владевшее мной раздражение, вместо того чтобы улетучиться, лишь усилилось.