Вадим Россик - Индивидуальная непереносимость

– А ты прикольный, – прогудела Анара своим пароходным голосом. – Хочешь угощу хорошей сигареткой? Извини, забыла твоё имя. У меня целая пачка болгарских, пора распечатать.

– Вадим.

Я взял у непривлекательной девицы сигарету, она сунула в рот свою. Я поднёс ей огонь. Она, умело прикрывая сложенными ладонями спичку от ветра, прикурила.

– Спасибо, Вадик.

– Не за что. Травись.

Мы замолчали. В соседних квартирах тоже гуляли. Оттуда были слышны взрывы хохота и музыка. Я курил, окутываясь облачками синего дыма, смешанного с паром от дыхания. Анара глубоко затягивалась с упорством человека, поставившего своей целью заработать рак лёгких, и стряхивала пепел в темноту. Видимо, она была уверена, что в этот поздний час под балконом не окажется прохожих. Или ей было всё равно. Из двери высунулась лохматая голова Добрика.

– Ну, где вы там, куряки? Идите уже к столу.

Кинув окурки на головы вероятных прохожих, мы с Анарой вернулись в комнату. В тепле у меня сразу же запотели очки. Это вечная проблема очкариков зимой.

– Я принесла бутылку водки, – сообщила Жанна. – Специально для мальчиков.

Ослепительно улыбаясь, Жанна указала на бутылку «Пшеничной».

– Вот это правильно! – обрадовался Добрик. – Мальчиков водка освежает. А специально для девочек у нас есть «Рябина на коньяке». Лёка, барабанный бой! Где твои барабанные палочки? Нету? Тогда доставай «Рябину»!

Пока Добрик облизывал глазами водку, Лёка выставил на стол четыре бутылки рябиновой настойки – свой вклад во встречу старого Нового года. При этом у двоюродного брата был такой торжествующий вид, словно он – Генрих Шлиман, нашедший четыре амфоры с божественной амброзией на раскопках Трои. Впрочем, Шлиман вряд ли смог бы добыть «Рябину на коньяке» в Мухачинске.

Добрик энергично наполнил рюмки всем, кроме Агафона, и понеслось. Тосты, анекдоты, смех… Кто-то включил телевизор. Передавали концерт итальянской эстрады. Праздник забурлил. Сделав погромче звук и выключив свет, Жанна, Яна, Юлька, Добрик и Лёка устроили дискотеку при лунном свете. Настюша Полякова выковыряла меня из-за стола и тоже вытащила на танцпол. В комнате стало шумно и весело, как в собачьем вольере. Веселье не перебило даже появление Светки – старшей сестры Лёки и нашей с Агафоном двоюродной сестры. Светка училась в Мухачинском институте культуры на детского хореографа и вела танцевальный кружок в той же школе, где работали Добрик, Анара и Юлька. Это Добрик замолвил за неё словечко перед директрисой. Светка ещё в детстве выполнила норматив кандидата в мастера спорта по художественной гимнастике. Потом её тренер сказала, что Светка в спорте достигла своего потолка, и тетя Люся отдала её в танцевальную школу при Дворце пионеров. Танцевать Светке понравилось, поэтому после окончания школы она поступила в институт культуры. Мы с Агафоном мало общались со своей двоюродной сестрой. Разный пол, разный возраст, разные интересы. А вот Лёка был очень близок с ней. И Светка его любила, нянчилась с ним, баловала, прощала его детские гадости. Лёка был для неё что-то вроде любимой куклы.

Постепенно спиртного становилось всё меньше, а девушки становились всё краше, несмотря на темноту. Время летело незаметно, но до полуночи я всё-таки не досидел. Последнее, что осталось у меня в памяти – пустая бутылка «Пшеничной», сама собой шатающаяся на испачканной скатерти, подобно пьянице на заплёванном тротуаре.

Страх когтями царапал мне сердце. Вокруг сгущались какие-то пятна крайне мрачного оттенка. Пятна кружили, издавая невнятные звуки – жуткий шёпот из ниоткуда, от которого дыбом вставали волосы. Это люди? Не уверен. Пятна больше напоминали тени умерших. Тёмные призраки без чётких очертаний, взмахивающие широкими руками-крыльями в зловещем танце. Как я ни старался, но не мог разглядеть их и понять, что они говорят.

Тёмные призраки водили свой ужасный хоровод долго. Примерно вечность. Я утомился и уже начал проникаться жалостью к самому себе, как вдруг невнятные звуки сложились в ясные слова. Знакомая пронзительно-хриплая сирена голосила: «До, ре, ми, фа, соль, ля, си, кошка прыгнула в такси!» Анара? Она и тут меня достала! Всё понятно: мне снится кошмар. От сердца отлегло. Эту считалку я выучил в музыкальной школе на уроках сольфеджио:

Точно – кошмар. Значит, пора просыпаться. Я с трудом разодрал слипшиеся глаза. В первый момент я решил, что мне начал сниться новый кошмар. Квартиру Добрика заполняли люди в милицейской форме и в штатском. В комнате стояла холодина, так как дверь на балкон была распахнута. На балконе тоже кто-то что-то делал. Оттуда доносилось деловитое бормотание. На улице всё ещё было темно, горели фонари, и валил снег. Я лежал на диване. Подушкой мне служила стопка нот, переместившаяся с телевизора мне под голову. У меня в ногах примостился молодой сержант милиции и со светлой улыбкой на блаженном лице почти беззвучно перебирал четыре толстые струны бас-гитары. Никого из наших видно не было.

– Проспались, молодой человек?

На меня смотрел мужик в расстёгнутом пальто с меховым воротником. Под пальто виднелся мятый костюм. Выдающийся вперёд прямоугольный подбородок, как у американского полисмена с карикатур, придавал ему грозно-тупое выражение. Сцепив пальцы за спиной, отчего он казался таким прямым, будто проглотил аршин, мужик впивался в меня пронизывающим взглядом. То есть, это я так определил бы его взгляд. Я попытался своим затуманенным взглядом повергнуть мужика ниц, но напрасно. Он запросто устоял. Что за неприятный типус!

– Вы кто такой? – хрипло спросил я неприятного типуса. Водка устроила у меня во рту кошачий туалет.

Мужик засунул руку во внутренний карман и долго не вынимал её, словно вслепую пересчитывал там деньги. Наконец он вытащил руку на волю, держа раскрытое удостоверение.

– Следователь Гуртовой Иван Кириллович.

– Откуда и куда следуете, товарищ Гуртовой?

– Шутим? Ещё не протрезвели?

– Просто спросил.

Всем известно, что милиционеры, как и врачи, обладают своеобразным чувством юмора. Их юмор кажется чёрным, если вы его не понимаете, и гораздо чернее, если поймёте. Следователь Гуртовой сразу же доказал, что над своим чувством юмора ему ещё работать и работать. Показав испорченные курением зубы (мне показалось, что эта улыбка была взята напрокат прямо из застенков гестапо), он предупредил:

– Скоро вам станет не до шуток, молодой человек. Вы знакомы с Иссикиновой Анарой Фархадовной?