Валерий Иванов-Смоленский - Капкан для оборотня

Этому нехитрому приему обучил Барсентьева спецназовец.

Барсентьев знал, что такая упаковка парализует волю человека. Для пробы он как-то сам попросил завернуть его в большой ковер — ощущения, мягко говоря, были не из приятных. Абсолютная беспомощность, самому не распутаться.

Алиса испуганно вытаращила глаза и попыталась закричать. Он заткнул ей рот мокрым полотенцем, после чего женщина затихла.

Барсентьев взял пузырек с клофелином и присел на краешек кровати.

Он не одобрял насилия, но в данном случае это было необходимо. Боевые действия начались, и на карту была поставлена его жизнь.

— Кто приказал тебе это сделать? — указательным пальцем в кармане пиджака он нажал кнопку диктофона для записи.

Алиса, не мигая, смотрела в потолок.

— Не будешь отвечать, я вылью этот клофелин в твою глотку! — Барсентьев грубо зарычал, имитируя свирепость. — Хочешь подохнуть в мучениях?

Ее глаза скосились на Барсентьева, и он с удивлением не обнаружил в них страха.

Он и в самом деле рассвирепел: «тоже мне, Зоя Космодемьянская», — и заорал ей в ухо, — но сначала я капну им по капле в каждый твой глаз. Концентрированный клофелин — та же серная кислота, он выжжет твои глаза! Ты будешь мучиться, и все равно вынуждена будешь рассказать мне все, но будет уже поздно — ты ослепнешь и умрешь в мучениях! — он начал медленно отвинчивать пробку.

После этих слов глаза женщины расширились, в них полыхнул ужас, рот искривился в гримасе страха.

Барсентьев понял, в чем дело. Абстрактная смерть ее не пугала. А вот обезображивание лица — ужаснуло. Ее внешний вид, ее привлекательность являлись и служили ей привычным капиталом. Лишиться его и стать безобразной слепой бабой — было выше ее сил. Хотя воле и бесстрашию этой женщины мог бы позавидовать любой мужчина.

Барсентьев решил ее дожать…

— Я же все равно знаю, кто… — он сделал вид, что готовится к экзекуции, — Крастонов…

Он пристально вгляделся в зрачки Алисы: они не изменились, — … и Легин: зрачки дрогнули и расширились. Барсентьев прижал одной рукой ее голову, а другой поднес пузырек к глазам. В глазах отразилась жуть, они зажмурились. Но сразу же открылись и два раза коротко мигнули.

— Будешь говорить? — догадался он.

Глаза вновь мигнули.

Барсентьев отпустил ее голову, отставил пузырек на тумбочку и вытащил изо рта полотенце.

— Легин, — хрипло выдохнула женщина.

— Громче. У меня плохо со слухом.

— Это Легин, — громко произнесла Алиса, — он дал мне клофелин и велел подлить вам в спиртное. Сказал, что в большой дозе это действует, как снотворное. И вы просто заснете.

— Да, засну. Навсегда! вы знаете, кто я?

— Он сказал — пахан из области. Надо, мол, вас усыпить и доставить в милицию для разговора.

— Я — следователь Генеральной прокуратуры. Из Москвы.

Женщина посмотрела на него с нарастающим страхом…

— Как вас завербовали? — он был уже снова следователем.

— Я была проституткой. Валютной проституткой. Работала в одиночку: по гостиницам, ночным клубам, казино. Ну, отстегивала, как положено, процент одному из бригадиров Боцмана. Работа была спокойная и денежная. Но несколько лет назад в городе появился Крастонов, а затем и Легин. Началась борьба…

— Это я знаю, — прервал ее Барсентьев, — давайте конкретно о вас.

— Ну, меня дважды задерживали при облавах в гостиницах, у них кругом были осведомители. Предупреждали, чтобы завязывала. Но что мне было делать? Мне тогда едва перевалило за двадцать. Ни образования, ни профессии не было. Даже секретаршей не могла устроиться, — машинопись надо знать, компьютер и другую технику, а у меня к этому нет способностей. Дворничихой идти?

Барсентьев усмехнулся.

— Поколение «next», — иронично произнес он, — хотят все и сразу, подвид второй. В отличие от подвида первого, представители которого многое знают и умеют, и потому стремятся к большему, эти зарабатывают на человеческих пороках или в составе криминалитета… И что? — обратился он к Алисе.

— Третий раз меня задержали в гостинице «Прибрежная» и доставили не в милицию, а в какой-то подвал. Там уже было несколько девушек. Их заводили по одной в отдельную комнату, и они выходили оттуда минут через десять бледные, заплаканные, будто пришибленные, с закутанными косынками лбами.

— Как, с закутанными лбами?

— Ну, так… Обычно косынка на голове, а узелок под подбородком. А у них — на лбу, а узелок на затылке. Картину однажды такую видела художника какого-то. Девушка в красной косынке, точно так повязана, только выше немного. «Студентка», — по-моему, называлась…

— «Курсистка», наверное, — заметил Барсентьев.

— Ну, не помню… Наступила моя очередь. В это время зашел Легин в гражданском и сержант в форме, который конвоировал еще двух девушек. Легин направился в комнату, но увидел меня и приостановился. Он долго меня рассматривал с ног до головы, а, потом ткнул рукой в двери: заходи, мол. Я сказала, что там уже есть девушка. А он, — ничего, заходи. Ну, я зашла, и он следом за мной. Смотрю — мама, родная! Как в кино про пытки показывают…

— Что именно?

— Дядька такой здоровенный! С черной бородой и засученными рукавами. А перед ним в специальном кресле — девушка. Руки пристегнуты к подлокотникам стальными блестящими браслетами. А голова — к спинке, специальным ошейником за шею, а на нем — тоже блестящая круглая штука такая для захвата подбородка. Головой не дернешь. Бородач увидел Легина — и сразу по стойке «смирно». Тот ему рукой махнул: «продолжай».

Алиса рассказывала скупыми короткими фразами, видимо, заново переживая ужас того вечера.

— На столике рядом — белый, прямоугольный такой… — женщина замешкалась, подыскивая слово, — таз, такой, что ли. И в нем разные инструменты, аж сверкали. И лежали куски бинтов стопкой. И косынки одинаковые, в разноцветные цветочки, тоже — стопкой. Дядька взял со стола пластину металлическую с иголками и с ручкой, окунул ее в поролон с синим раствором. А потом эту пластину приложил ко лбу девушки и другой рукой молотком резиновым круглым — бац!

«Так вот как был налажен этот процесс! Настоящее клеймение, как в древние времена, — поразился Барсентьев. — Не врал сутенер, значит…»

И обратился к Алисе:

— Ну, и что дальше?

— Дальше он убрал пластинку, а на лбу — синяя надпись большими буквами: «Я — б…». И кровь потекла, пополам с синей краской… — Женщину передернуло в ее коконе.

«После этого у нее, наверное, и появился первобытный ужас перед обезображиванием внешности», — понял следователь.

— Потом дядька взял комок ваты, вытер девушке лоб, положил на него бинт и повязал сверху бинта косынку. А та аж зашлась — слезы ручьем, а крика не было. Ее дядька отцепил, а рукой на меня махнул — садись. Тут у меня и ноги подкосились. Но Легин поддержал. Усадили, пристегнули… А крика тоже не было, потому что в этом приспособлении подбородочном специальная каучуковая груша была. В рот ее вставляли. Ее даже не протирали, — женщина вновь передернулась, — мокрым резиновым страхом таким была пропитана, до сих пор помню…