Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы

Знаешь, сейчас я сижу над этими листками, не знаю, что тебе еще написать, думаю глупости и пишу их. Оттягиваю момент, когда придется ставить точку.

Но только знаю я при этом и еще одно. Понимаешь, мне больше не хочется придумывать пресные сюжеты детективчиков, жанр которых я называю не иначе как «пиф-паф». Я прикоснулась к жизни, которую описывала, не зная ее, не окунаясь в нее, не понимая в полной мере того, о чем пишу.

И мне стало так страшно, что ты даже не можешь себе представить.

Понимаешь, весь ужас в том, что за ними будущее. Это страшно, это безумно страшно. Но это правда. Будет ли завтра Россия, будут ли через десять лет русские, я не знаю. Но в любом случае я, ты, твоя семья, моя дочка — все мы будем никем. А они, эти Вячеславы Михайловичи, будут всем. Что бы мы с тобой сейчас ни делали, мы опоздали на поезд. Все!!! И я не желаю жить в таком мире.

Я сумела заработать некоторую сумму денег. А Самойлов своей дочке перевел столько, что она там, на проклятущем этом вожделенном Западе, не будет нуждаться ни в чем.

Да, старичок, за этот месяц я заработала целых десять тысяч долларов — и при этом потеряла все! Я не хочу больше жить в таком мире.

Так получилось, что на сегодняшний день ты единственный человек, которому я верю… Впрочем, неправда, я не верю и тебе. Просто ты единственный, кому я ХОЧУ верить — больше НЕКОМУ. К тому же ты единственный мужчина, который работает в издательской сфере, поэтому я вынуждена тебе верить… Короче говоря, я просто РЕШИЛА тебе поверить.

В общем, в то время, когда ты будешь читать эти строки, меня уже не будет в живых. Думаю, ты не заглянул в ванную, а потому не видел меня.

Я решила в ванне вскрыть себе вены. Сначала я хотела повеситься. Но потом узнала, что когда человек вешается, у него происходит… Как бы это сказать… Коротко говоря, у него случается полное недержание… Я только попыталась представить себе, что мужчины входят в комнату, а я в таком виде…

Прощай, старый! Я тебя прошу, я просто умоляю тебя сделать для меня, для женщины, которая в тебя поверила, только одно.

Сделай так, чтобы эту рукопись опубликовали, причем в любом виде, в каком захочешь. Короче, все в твоих руках. Но только своей пропавшей душой (самоубийцы всегда попадают в ад, во всех религиях) заклинаю тебя: сделай все, чтобы эта книжка обязательно вышла! Короче говоря, сделай так, чтобы обо всем этом узнали все!

Старый, милый, пойми, мы живем в распадающейся стране! Мы не в силах остановить это. Но только нас проклянет история, если мы не попытаемся остановить этот процесс.

Господи, о чем я говорю!.. При чем тут история, при чем тут чье-то проклятие… Главное в другом. Опубликуй все это! Только тогда я буду считать, что хоть что-то осталось от меня в этом мире.

Деньги я передаю тебе. Не знаю, понял ли ты для чего.

Если вдруг издательство не захочет издавать моего «Герострата», попытайся договориться с кем хочешь и издать его за мой счет. Ну а если они примут рукопись, отдай эти мои деньги дочке. Она не знает обо мне ничего, так что я просто тебе доверяюсь как человеку, который, надеюсь, меня не обманет.

Хорошо?

Ну а теперь, милый ты мой старичок, я тебя целую. Все эти годы твоя жена меня к тебе ревновала. Так что эти слова ты можешь вымарать. Хотя… Хотя к покойникам не ревнуют… Или ревнуют? Мне это не дано узнать. А ты узнаешь.

Целую тебя. Ты об этом мечтал при моей жизни. Я это делаю сейчас посредством бумаги, когда ты ощутить это уже не сможешь.

твоя Виолетта».

…Не скрываю, было у меня желание закончить данное повествование на «письменном поцелуе» Леточки. Но история, как то нередко случается в жизни, получила продолжение, которого я никак не ожидал.

Итак, рукопись в издательство я сдал практически без правки. Не то чтобы я не видел имеющиеся в оригинале огрехи. Там, в ее «Герострате», кое-где есть даже логические нестыковки между отдельными главами. Тем не менее, рукопись приняли. Жена, прочитав подготовленную к печати рукопись, высказалась в том смысле, что ей было бы (в чем я, признаться, глубоко сомневаюсь) несравненно легче, если бы я ей изменил физически, чем если я питал что-то к кому-то и эта кто-то питала что-то ко мне взаимно… На Петровку меня не вызывали…

…В то утро я уже собирался было выходить из квартиры на работу, когда во входную дверь раздался звонок. На пороге стояла наша почтальонша, которую я немного знал.

— Какими судьбами? — изобразив приветливую улыбку, встревожился я.

— Вам бандеролька пришла.

…В бандерольке оказалась видеокассета. Без каких-либо сопроводительных бумаг.

Естественно, я решил, что ради такого случая можно позволить себе слегка опоздать на работу. Сбросил куртку и вернулся в комнату.

Когда я включил видик и телевизор, на экране проявилось лицо. Я, по большому счету, не отличаюсь глубокой прозорливостью и интуицией. Но тут узнал этого человека мгновенно, хотя и никогда раньше его не видел. На экране был Вячеслав Михайлович Самойлов собственной персоной. Человек, который застрелился, убив перед этим нескольких своих подручных. Человек, который стал причиной, по которой перестала жить Леточка.

Он улыбался, Вячеслав Михайлович. Улыбался мудрой понимающей улыбкой, глядя прямо мне в глаза.

— Здравствуйте, — вежливо произнес Самойлов. — Думаю, вы уже поняли, кто я такой. Но на всякий случай представлюсь: я и есть тот самый Самойлов Вячеслав Михайлович. Прошу вас максимально сосредоточиться, чтобы с первого раза воспринять то, что я вам скажу… Кроме того, я сейчас сделаю паузу, чтобы вы могли приготовить карандаш и бумагу. Прошу вас, я подожду, — человек на экране поощрительно улыбнулся и умолк. Ничего не понимая, я все-таки вышел в прихожую и взял блокнот и карандаш, лежавшие возле телефона. Едва успел вновь устроиться в кресле, он заговорил опять — Итак, я заранее знал, что Виолетта Сергеевна передаст рукопись именно вам. Точно так же я не сомневаюсь, что вы выполните ее просьбу и сделаете все, чтобы книжка увидела свет. Более того, не сомневаюсь, что к тому времени, как вы смотрите эту запись, ее уже нет в живых — я об этом тоже позаботился, думаю, вы поймете, каким именно способом… Вы, несомненно, меня осуждаете. Вы не верите, что я ее любил. Но это неважно. Главное в другом. Вы должны… Подчеркиваю: вы должны, обязаны, вынуждены, это входит в вашу жизненную миссию… Короче говоря, вы должны сделать следующее. Когда книга Виолетты Сергеевны увидит свет, вы должны будете пять экземпляров ее переслать моей дочери. Если вас спросят об этом, если вы сочтете нужным вставить этот мой визит к вам с того света в эпилог книги — пожалуйста, это дело ваше. Если вас будут спрашивать о чем-то — это тоже неважно. Главное для меня состоит в том, чтобы моя дочурка получила эту книгу. Расходы на эту посылку вы можете оплатить из тех денег, которые вам, как я понимаю, должна была передать Виолетта Сергеевна. Это будет справедливо.