Дэн Кавана - Насчет папайи

— Ой, больно, — громко сказал он. Он уже израсходовал отпущенный ему на сегодня запас мужества, и теперь ему было все равно.

— И должно быть больно, — сказал хирург. — Знаете, это ведь любопытный в моей практике случай. Мне, по-моему, раньше никогда не приходилось пришивать уши. — Ну и что с того, заткнись и делай свое дело. — И всего несколько недель назад мне впервые выпало латать нос.

Не хочу этого слышать, подумал Даффи; лучше расскажите про какую-нибудь симпатичную авиакатастрофу. «Все 246000 пассажиров педального супер-лайнера компании „Кукарача эрлайнз“ погибли сегодня днем, когда…»

— Никогда прежде не имел дела с носами. Очень неприятная работа, словно ножичком срезали. И это-то еще пустяки. Он угодил в такую ужасную аварию, был в таком кошмарном состоянии. О, его пришлось собирать по кусочкам — и собрали, все, кроме носа. Его-то под кислородной маской не заметили. В общем, в конце концов, досталось доделывать мне. И, смею вас уверить, я справился неплохо. А вы как это заработали?

— Заработал вот.

Даффи уже наврал в регистратуре с три короба, чтобы только они не подумали, что причиной травмы стало преступное деяние, и не сообщили в полицию. Что-то про то, как он бежал вдоль изгороди и зацепился сережкой. Нет, сережку ту он с собой не принес.

— Не хотите — не говорите.

Даффи не хотел. Он очень устал. И вообще, кому какое до этого дело.

— У меня там была сережка, — проговорил он. — Люди, которым я не нравился, ее оторвали.

— Господи, — сказал доктор и с удвоенной энергией заработал иглой, толщиной напоминавшей (так, по крайней мере, казалось даффиному уху) отвертку. — Мне кажется, нам надо держаться друг друга, — добавил он, чуть плотнее налегая Даффи на плечо. Снова распространился запах лавандовой воды. Даффи улыбнулся.

— Я, кажется, немножечко устал, — сказал он.

— А с другим они тоже поработали? — спросил доктор. — Тут намечается кровоподтек.

Даффи и впрямь устал, но не был подавлен, а потому не принимал усталость всерьез. Ухо у него дергало. Доктор наложил на него ватно-марлевую повязку и закрепил ее пластырем. Даффи посмотрелся в зеркало и решил, что похож на Ван Гога.

Он добрался до дома и через две минуты уже снова был на улице. Все, что ему было нужно — это блокнот и дубликат ключа. Затем он снова помчался в Хитроу. У него было заведено экономить на бензине, но с этой работой экономить не очень-то получалось: слишком много было езды, слежки и гонок по шоссе. Он привык спать допоздна, а на автостраде строго придерживался сорока пяти в час. Ничего, завтра он отыграется. Завтра он будет спать, сколько захочет. А может даже, выдастся случай нахамить миссис Бозли. Увольнять — так за все сразу.

Он добрался до склада и аккуратно, как только мог — на случай, если у Глисона имелись и другие подчиненные, которых надо было усмирять, — повернул в замке ключ. Но все было тихо. Он отключил сигнализацию и на цыпочках прокрался в неприятельский стан. Он поискал глазами следы того, что творилось там всего несколько часов назад. Что это за пятно на коврике — кровь? Или просто машинное масло? На вид и не определишь. «Миссис Бозли, мы имеем основания полагать, что на вашем ковре присутствует пятно крови». «Да, ко мне несколько раз заходили рабочие, когда у них по той или иной причине начинала идти носом кровь». Или что там она еще придумает. С календаря Национального треста на него добродушно взирал шотландский горный олень. Даффи исподтишка показал ему рогатый знак победы.

Подшивка со счетами лежала там же, где и в прошлый раз. Под ней он нашел смету предстоящих поставок. Некоторое время он потратил, переписывая то, что его интересовало, в блокнот. Затем он прошелся по складу, время от времени (по совету Уиллета), пиная тот или иной тюк. Но из-под мешковины отзывалась только фанера и ни разу — металл. Кое-какие ящики он рассмотрел попристальнее и внимательно изучил ярлыки на них. Потом он вернулся домой и сразу же лег в постель. Вот черт, подумал он, засыпая, терпеть не могу спать на правом боку.

Спал Даффи долго, и вставать ему не хотелось. Ухо побаливало. Он высвободил из тройного полиэтиленового плена замыслившие побег мюсли и без особого энтузиазма принялся их жевать. Он никогда не верил, что мюсли — это то, что заявлено на упаковке. Он не мог поверить, что на фабрике, где делают мюсли, не находится шутника, готового исподтишка сыпануть в них пригоршню опилок, древесную стружку или обрезки собственной живой изгороди — просто чтобы посмотреть, заметит кто-нибудь разницу или нет. Никто, конечно, не заметит. Чем хуже вкус — тем лучше для здоровья, люди привыкли в это верить.

В десять часов он позвонил Кэрол. Голос у нее был сонный: ей снова досталось самое неудобное дежурство — с шести вечера до двух ночи. Да, она с удовольствием принимает его приглашение прийти сегодня вечером. У него на уме что-то особенное? Может, он хочет позвать ее в ресторан? Это была шутка, но по голосу Кэрол можно было подумать, что она говорит всерьез. Они никогда не ходили ужинать в ресторан. Или, точнее, он никогда ее туда не водил. Что ты делала вчера вечером, Кэрол? Ну, мы с Даффи опять никуда не пошли. Ее подружки улыбались, потому что вид у нее при этом был немного смущенный. Ну и Даффи, вот что значит «в тихом омуте». Да уж, понимаем, понимаем.

Но подруги не понимали. Они ужинали — дома, Даффи готовил, а она поддразнивала его тем, как он чистит овощи — прямо ювелир, говорила, что у него холодильник — словно тюрьма строгого режима, а лезвие ножа сверкает ярче, чем ее зеркальце. Они чесали языки, словно пожилая супружеская пара. И, чтобы там ни думали ее подружки, — они — тоже как прожившие много лет в браке супруги — если и спали вместе, то именно спали. Они смотрели телевизор, болтали, и порой — но никогда не давая знать заранее — Кэрол опускала часы в пластмассовую коробку и сворачивалась калачиком рядом с Даффи. Она уже давно перестала ждать, что что-то произойдет. Что ж, не здесь, так где-нибудь еще, и — странное дело! — через некоторое время после того, как перестаешь этого ждать, перестаешь и огорчаться. Ты даже не пытаешься к нему приласкаться, ты начинаешь понимать, что ему, может быть, это не приятно: слишком много воспоминаний.

Затем Даффи позвонил Уиллету и спросил, можно ли им после работы встретиться. У него появились вопросы. Ответом было согласное хеканье. Затем он раскрыл записную книжку и набрал еще один номер.

— Могу я поговорить с мистером Далби?

— Боюсь, сейчас это невозможно, сэр.

Похоже, он позвонил слишком рано. Ведь мистеру Далби до поздней ночи приходится следить, чтоб члены вставали, а пробки — скакали, это кого угодно измотает.

— А когда можно перезвонить?