Кем Нанн - Оседлай волну

Они доехали до самого края и остановились на обочине шоссе. Ночь пахла нефтью и морем. Было темно. Только от прибрежных нефтяных вышек, зажатых между океаном и беззвездным небом, доходил тусклый свет. Где-то внизу плескались невидимые волны.

Они стояли на уступе из спекшейся грязи, и Айк пытался освоиться во внезапно наступившей тишине. Престона вдруг охватил небывалый энтузиазм, словно эта головокружительная поездка раздула в нем едва тлеющую искру жизни.

— Ну как тебе, храбрец, — поинтересовался он, — хоть на скачки выставляй, верно? Ну, сука я или матрос?

Престону так понравилась эта фраза, что он повторил ее еще раз и захихикал себе под нос. Он достал из кармана куртки бутылку, сделал большой глоток и дал глотнуть Айку. Текила обожгла грудь и желудок, разогрела кровь, и Айк, сначала не обрадовавшийся появлению бутылки, внезапно перестал бояться. Страх улетучился, остался где-то позади, как и рев мотора. Он даже почувствовал странное удовольствие оттого, что подъехал так близко к обрыву. Айк стоял, прихлебывая из бутылки, разговаривал о моторах и скоростях и выжигал текилой последние остатки страха, которые могли гнездиться в тканях его тела.

Он прекрасно понимал, что больше никогда не будет спрашивать Престона ни о ранчо, ни о Терри Джекобсе, ни о Хаунде. Для вопросов было слишком поздно. Это осталось в прошлом, и Престон был уже не тот Престон, что взял его с собой на ранчо и показал настоящий серфинг. Айк подумал, что байкер уже давно начал терять самого себя. Драка в магазине, операция, стальная пластина в голове были только гвоздями в крышку гроба. Тот, с кем Айк сидел у костра в один из лучших дней в своей жизни, ушел в прошлое, остался лишь этот незнакомец — и возвращение в город.

Престон высадил его на обочине возле меблирашки — трудно было поверить, что прошло всего несколько часов с тех пор, как он стоял здесь с Хаундом и Мишель.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — начал Престон, — насчет того раза, когда Моррис тебе врезал. Зря я это позволил. Ты ведь был моим корешком, старик, и еще никогда не бывало, чтобы я стоял и смотрел, как бьют моего товарища. Я вроде как надеялся, что ты испугаешься и уберешься из города. Но все равно зря я это допустил.

— Ты был прав, — слишком громко и поспешно ответил Айк, — надо было мне уехать. Но сейчас дело в другом — Мишель.

Ему вдруг показалось, что он, наверное, ошибался и следовало все рассказать Престону. Так или иначе, ему надо было с кем-то поговорить.

— Мишель — это моя девушка, — начал он, — то есть она была моей девушкой. А сейчас она хочет поехать в Мексику с Борзым и с Майло Траксом…

Но тут он прервался, заметив, что Престон его не слушает, а просто киваете отсутствующим выражением, словно то, о чем Айк говорил, было вовсе не к месту.

Когда Айк замолчал, Престон взглянул на него и сказал:

— Я был не прав. Я твой должник, парень, и привык отдавать свои долги.

Он рванул с места, мотор его изрыгал пламя, и Айк почувствовал такое одиночество, какого не испытывал еще никогда, даже в пустыне.

На этой неделе он встретил Престона еще раз. Это было за ночь до предполагаемой поездки на ранчо. Он не мог заснуть, бродил по прибрежному шоссе и, проходя мимо салона, где ему делали татуировку, увидел Престона. Было очень поздно, все прочие магазины давно закрылись. Айк пошел на свет, льющийся сквозь заляпанную витрину, заглянул внутрь, как тогда делали девчонки-панкушки, и увидел тяжелые черные сапоги и обезображенные руки, свисающие по бокам кресла. Престон откинулся назад и смотрел в потолок. Старик нагнулся над ним и сосредоточенно работал. Он работал очень медленно и, как показалось Айку, не так, как тогда с ним. Айк не мог бы сказать, в чем заключалась разница, но понял, что будет лучше, если его не заметят, и отступил в тень. Он хотел дождаться Престона. В душе его снова поднялись сомнения, правильно ли он решил тогда, на шоссе, что не будет ни о чем его спрашивать. Но так и не дождался. По какой-то непонятной причине у него застучали зубы, и Айк бросился бежать по улицам Хантингтона, который больше не казался громадной отлаженной системой, а внезапно превратился в темный запутанный лабиринт, откуда, он боялся, ему уже не выбраться.

Пока добирались до ранчо, пришлось понервничать. При первом же взгляде на Хаунда Айк понял, что тому не мешало бы как следует выспаться. Держался он исключительно на кокаине и то, как вел машину, было лучшим тому доказательством, — гнал как бешеный. Серая асфальтовая лента за окном разматывалась слишком быстро. Они ехали в «Стингрее». Позади них Фрэнк Бейкер вез в фургоне кое-какое снаряжение: доски для серфинга, гидрокостюмы. Выехали вместе, но Фрэнк быстро отстал. Мишель один раз попросила Хаунда сбавить скорость, на что тот раздраженно ответил, чтобы она не лезла не в свое дело. В этот момент машину занесло на крутом вираже, и Айк подумал, что Мишель вряд ли хорошо изучила Хаунда.

Когда они добрались до домика охраны у въезда на ранчо, было еще очень рано. Ничто не свидетельствовало о том великолепии, которое начиналось чуть ли не сразу за воротами. Откуда не возьмись на иссушенных склонах появлялся густой лес. Огромные мрачные деревья. Мох свисал с темных ветвей призрачными шлейфами. Чтобы увидеть небо, приходилось запрокидывать голову. Журчали родники. Внезапно деревья расступились, и открылась большая округлая лужайка. В конце подъездной дорожки стоял огромный дом с маленькими испанскими окнами, балконом с чугунной решеткой и черепичной крышей. Местами на стены карабкался старый, почерневший от времени плющ. И над всем царила тишина.

Хаунд притормозил у небольшого фонтана. Плескавшиеся в воде черненькие птички вспорхнули, но вскоре вернулись, и их щебетанье смешалось с журчанием источника и гулом остывающего мотора.

Они поднялись по каменной лестнице, открыли большую деревянную калитку и оказались в розовом саду. Тогда-то Айк впервые заметил, что дом находится в непонятном небрежении. Розовый сад весь зарос сорняками и грубой сухой травой, лишь на нескольких старых кустах распустились яркие бутоны, похожие на сполохи пламени.

Пройдя через вестибюль, они поднялись по устланной коврами лестнице. Майло сидел за письменным столом и разговаривал по телефону. Когда гости вошли, он кивнул и подмигнул им, но голос у него не изменился. Хаунд подвел их к окну, чтобы они полюбовались видом.

Через обильно поросший лесом каньон виднелось море; Айк догадался, что это и есть густая темная растительность, которую он видел однажды с воды. Перед ними расстилалась великолепная панорама, будто они были на вершине мира. Зеленые холмы, поросшие дикой горчицей, а в отдалении — игра всех оттенков синего. Айк услышал, как Мишель восхищенно вздохнула.