Рэймонд Чандлер - Окно в вышине

— Марло, — сказал он, словно учитель, объясняющий задачу тупому ученику, — я изо всех сил стараюсь, но вы мне все же не нравитесь.

— Какая жалость, — сказал я, — плачу и рыдаю.

— Если вы позволите, от ваших избитых фраз и хамского поведения дурно пахнет.

— От вас пахнет еще хуже.

Он отклонился назад и сверлящим взглядом уставился на меня. Потом заворочался в кресле, пытаясь усесться поудобнее. Кто только не пытался устроиться в нем поудобнее, но даже у меня, как я ни старался, ничего не получалось.

— Зачем матери понадобилось искать Линду? — сказал он медленно. — Ведь она ненавидит ее, ненавидит до мозга костей. Впрочем, и Линда вела себя неправильно. Что вы о ней думаете?

— О вашей матери?

— Конечно. Ведь с Линдой вы не встречались.

— Эта секретарша висит на ниточке — болтает, совсем не думая.

Он резко кивнул головой.

— Мать об этом пока не знает. Ну, да все равно. Мать не может обойтись без Мерль. Ей ведь надо кого-нибудь тиранить. Она может ударить ее по лицу и орать на нее, но обойтись без нее она не может. Что вы о ней думаете?

— Недурна, правда, несколько в старом стиле.

Он нахмурился.

— Я имел в виду мать. Мерль обыкновенная маленькая девочка.

— Ваша наблюдательность просто потрясает, — сказал я.

Он забыл стряхнуть пепел с сигареты — длинный столбик пепла упал на пол.

— Так что вы думаете о матери? — повторил он нетерпеливо.

— Старый боевой конь, — ответил я. — Золотое сердце, причем золото зарыто глубоко и надежно.

— Зачем ей понадобилось искать Линду? Не понимаю. Ведь на это потребуются деньги, а мать скорее даст содрать с себя кожу, чем истратит лишний цент. Зачем ей нужна Линда?

— Послушайте, кто вам это сказал?

— Да вы сами… и Мерль.

— Мерль романтичная девушка, она все выдумала. Черт побери, она ведь вытирает нос мужским носовым платком, уж не вашим ли?

Он покраснел.

— Глупо. Послушайте, Марло. Будем разумны и вернемся к сути дела. У меня не так уж много денег, но пару сотен я всегда найду.

— А вот тут я вас огорчу, — сказал я. — Я вообще не намерен болтать с вами. Инструкции, знаете ли.

— Отчего же, скажите ради бога.

— Не спрашивайте меня о том, чего я не знаю, — у меня на это, естественно, нет ответа. И не стоит спрашивать о том, что я знаю — все равно я вам не отвечу. Где вы были всю вашу жизнь? Где вы видели, чтобы человек моей профессии, получив работу, отвечал на вопросы первого встречного?

— В воздухе скопилось столько электричества, — зло сказал он, — что человек вашей профессии вдруг ни с того, ни с сего получил две сотни долларов.

Пустое дело, конечно. Пустое праздное любопытство. Я взял из пепельницы спичку из красного дерева и принялся ее разглядывать. У нее были широкие желтые края, и на ней было напечатано: РОУЗМОНТ. Х. РИЧАРДС, 3, остальное сгорело. Я сломал спичку, сложил концы и выбросил в мусорную корзину.

— Я люблю свою жену, — сказал он вдруг и широко улыбнулся, обнажив зубы. — Сентиментальная история, но это чистая правда.

— У итальянцев такие все еще хорошо получаются.

Стиснув зубы, он проговорил:

— Она меня не любит, да и с какой стати меня любить. Ей нравится веселый образ жизни, а у нас все скучно и мрачно. Но мы не ссорились. Линда — холодный тип. Ей, конечно, крупно не повезло с браком.

— Как вы скромны, — сказал я.

Глаза его сверкнули, но он сдержался.

— Скверно, Марло, и плоско. Держите себя приличнее. Моя мать не станет выбрасывать на ветер 250 долларов. Возможно, это и не Линда, может быть, кто-то еще, может быть… — тут он остановился и проговорил медленно, следя за выражением моих глаз, — может быть это Морни.

— Может быть, — сказал я с улыбкой.

Он схватил перчатки, и от досады ударив ими по столу, положил обратно.

— Будем надеяться, что все обойдется. Я не думаю, чтобы мать узнала об этом. Если, конечно, Морни не звонил ей, ведь он обещал…

Мне стало весело. Я спросил:

— Сколько вы ему должны?

Кажется, неожиданный вопрос вызвал в нем подозрение.

— Если бы он позвонил ей, то сказал бы сколько, а она сказала бы вам, — заметил он.

— А может быть, это и не Морни, — сказал я, и мне вдруг очень захотелось выпить. — Может быть, кухарка ждет ребенка от мороженщика. Ну, а если все же Морни, то сколько?

— Двенадцать тысяч, — сказал он, опустив голову и покраснев.

— Угрозы?

Он кивнул.

— Пошлите его к черту, — сказал я. — Что он собой представляет? Он крепкий парень?

Мистер Мердок смотрел на меня, лицо его стало суровым.

— Конечно. Возможно, эти типы все такие. Он ведь снимался в кино в роли громил. Много мяса, ну да наплевать. Линда работала у него, пела в джазе. Знаете, если она вам понадобится, вы потратите кучу времени, чтобы ее найти.

Я вежливо улыбнулся.

— Так почему я потрачу кучу времени? Надеюсь, вы не зарыли ее тело на заднем дворе.

Его бесцветные глаза вспыхнули гневом. Он встал, опираясь на стол руками и немного наклонившись вперед, одним быстрым движением выхватил из кармана пистолет калибра 0,25 с ореховой рукояткой. Пистолет был как две капли воды похож на тот, который я видел в ящике письменного стола Мерль. Дуло пистолета угрожающе смотрело мне в лицо. Я не двигался.

— Если кто-нибудь захочет обидеть Линду, пусть начнет с меня, — сказал он твердо.

— В таком случае кроме пистолета вам, быть может, потребуется бомба — при таких навязчивых идеях.

Он убрал пистолет во внутренний карман пиджака и, бросив на меня злой взгляд, надел перчатки и пошел к двери.

— Все впустую, — сказал он, — кроме плоских острот от вас ничего не добьешься.

— Минуточку, — сказал я, и встав из-за стола, пошел к нему. — Очень прошу вас не рассказывать о нашем разговоре матери, хотя бы ради Мерль.

Он кивнул.

— Тут не о чем рассказывать, ведь полученная информация мизерна.

— Ну а то, что вы должны Морни двенадцать тысяч?

Он опустил глаза и сказал:

— Тот, кто попытается выудить у Алекса двенадцать тысяч, должен вести себя умнее, чем я.

Я подошел к нему и сказал:

— Если вернуться к сути дела, вы не очень-то обеспокоены уходом вашей жены, к тому же, мне кажется, вы знаете, где она. Она ведь убежала не от вас, а от вашей матери.

Он стал молча снимать перчатку.

— Возможно, она нашла работу, чтобы поддержать вас, — сказал я.

Опустив голову, он смотрел себе под ноги и вдруг повернулся, и его правая рука в перчатке сделала дугу снизу вверх. Я отклонил голову и, наклонившись вперед, перехватил его руку. Отступив шаг назад, он тяжело дышал. Тонкая кость, подумал я, сжимая его запястье.

Мы стояли лицом к лицу. Он был точно пьяный, рот широко открыт, губы растянуты. На щеках от гнева выступили красные пятна. Пытаясь вырвать свою руку из моей, он отступил еще на шаг назад. Каких-то два-три дюйма отделяло наши лица друг от друга.