Лео Мале - Улица Вокзальная, 120

– Итак, родство доказано? А в отношении подложного паспорта советую не усматривать бог весть какую сложную махинацию в том, что он найден у дочери нашего гангстера. Вы уже и сами поняли, что она не одобряла отцовской… деятельности. И сочла за лучшее отмежеваться от оскорбительных замечаний в свой адрес, которые неизбежно были бы спровоцированы ее законной фамилией, в случае если бы она ее сохранила. Что еще?

– Новая странность, без них, видно, не обойтись в делах, имеющих к вам отношение. С 14-го числа, то есть со дня своего приезда в Париж, эта девушка не ночует дома и спит только днем. Что бы это значило?

– Вот вы у нее и спросите. Когда думаете возобновить допрос?

– Скоро.

– Мне можно приехать? Только не тяните два часа с ответом. Я все равно там буду; вам от меня не отделаться.

Он помолчал, вздохнул и повесил трубку.

Только я успел принять ванну, как раздался звонок в дверь. Это был дородный Монбризон. Вальяжно расположившись в кресле, он посвятил меня в свою проблему.

– Мой слуга – сущая находка; вы, наверное, сами в этом убедились, когда были в Лионе. Если с ним случилось несчастье, я просто не переживу.

– Экая высокопарность. У вас, наверное, имеются для нее веские основания?

– Да. Зная, что я собираюсь в Париж, он настоял на том, чтобы меня сопровождать. Ни слова мне не сказав, он предпринял со своей стороны все необходимые шаги для получения пропуска. И накануне отъезда мне его предъявил. Поразившись такому поступку, я тем не менее не стал возражать. Более того, воспринял это, знаете ли, как удачу. Ведь я ценю комфорт даже, а может быть и прежде всего, в дороге.

Я признал правомочность этой привычки.

– Вчера я случайно застал его в кафе за беседой с человеком, повадки которого показались мне более чем странными. Правильнее было бы сказать – подозрительными. Они говорили о некоем или некоей Джо, я не разобрал. И расстались при моем появлении, договорившись встретиться тем же вечером у Орлеанских ворот. С тех пор у меня нет никаких сведений о Гюставе. Добрый малый не слишком-то находчив. Боюсь, как бы его не втянули в какую-нибудь аферу.

– Вы сможете сообщить мне приметы этого субъекта с сомнительными повадками, название кафе, где состоялась встреча, и, в случае необходимости, узнать этого человека?

Он ответил «да» на последний вопрос и удовлетворил мое любопытство относительно первых двух. Я пообещал ему заняться его делом, однако все же спросил, не лучше ли было бы сообщить о нем в полицию? «Уже сообщил,– ответил он,– но две предосторожности лучше, чем одна». Не утаив, что доверяет мне больше, чем этим господам с Тур Пуэнтю. Я оставил его при этом, столь лестном для меня мнении.

– Даже если предположить худшее,– сказал я затем,– не облачайтесь в траур по вашему слуге. Я организую у себя сегодня небольшую вечеринку. Рождество военного времени. Будут хорошенькие девушки. Будущие кинозвезды. Могу я рассчитывать на ваше присутствие?

– А как же иначе! – воскликнул он.– Будущие кинозвезды…

Округлый адвокат покинул меня с многозначительной ухмылкой на лице. Он был уже слишком далеко, когда я вдруг вспомнил, что, кроме имени, он не сообщил мне никакой информации о личности своего слуги. Обзвонив по телефону всех приглашенных на псевдорождество, я вышел на улицу. И на бульваре нос к носу столкнулся с комиссаром Бернье, погруженным в чтение газеты у киоска. После Марка и Монбризона еще и Бернье! Не иначе как весь Лион перебрался в Париж. Я хлопнул его по плечу.

– Ваши документы! – потребовал я.

С учетом социального положения этого персонажа эффект получился просто уморительным. Он побледнел, прожилки на его лице стали фиолетовыми. Узнав меня, он овладел собой и крепко пожал мне руку.

– Ну и шуточки у вас, – сказал он.– Что новенького? Возвращаетесь потихоньку к городской жизни?

– Еще как. А вы что здесь химичите?

– Приехал на рождественские каникулы.

– Вы свободны сегодня вечером? Я устраиваю у себя дома небольшое заседание.– Я продиктовал ему адрес.– Почтите меня своим присутствием. Но не раньше одиннадцати.

– Идет,– ответил он,– сыграем в покер.

Мы поболтали еще немного у стойки в ближайшем бистро. Выяснилсь, что все попытки выйти на Виллебрюна оказались тщетными. Бернье ни словом не обмолвился об инциденте с полицейским патрулем, заметившим в два часа ночи свет в квартире Жалома. Воистину, этот чиновник питал склонность к легковесным решениям. С его точки зрения, полицейский попросту ошибся, а Жалом, вне всяких сомнений, убийца. Мне не было никакого резона разубеждать его… до поры до времени.

Распрощавшись с ним, я поехал в Шатийон. При свете дня эта вилла выглядела не более привлекательно, чем в ночной темноте. Полицейский охранник, распоряжавшийся ее осмотром, жестикулировал как одержимый. Предупрежденный о моем приезде, он позволил мне сунуть нос во все углы.

Покинув это унылое место, я отправился в клинику Дорсьера. Хирург все еще был там. Он выглядел уставшим и осунувшимся. Но несмотря на это, сказал мне с поразительной твердостью в голосе:

– Делайте, что хотите, но я не желаю соучаствовать в убийстве. Рассказывайте кому угодно, что я встретил вас с револьвером в руке, интерпретируйте этот поступок в самом неблагоприятном для меня свете, мне все равно, но я не позволю допрашивать пациентку. После той короткой встречи она ужасно ослабела. Вам придется подождать несколько дней.

– Хорошо. Только не закусывайте удила. Надеюсь, не я один подвергнут такому остракизму. Папаше Фару уготована та же участь?

– Разумеется. Я не допущу, чтобы эта девушка… О Боже, нет… ни за что на свете… Я спасу ее, понимаете? Она будет жить, ручаюсь вам, она будет жить…

Его решительная физиономия лучилась комичным воодушевлением. Чувство профессионального долга возвышало его в собственных глазах. Впрочем… за всем этим скрывалось нечто иное.

– Так и быть,– согласился я.– Но раз уж этот полицейский все равно сюда придет, я его подожду. И удостоверюсь, что для него запрет так же строг, как и для меня. Вас не затруднит дать мне несколько листов бумаги? Едва у меня выкраивается свободная минутка, как я посвящаю ее очередной главе своих мемуаров.

Но писать я стал не мемуары, а вот что:

«Коломер знакомится с Э. П., и постепенно дружба, перерастающая в более нежное чувство (см. «целую» в телеграмме), сближает их. Догадываясь (обосновать зарождающиеся подозрения), что Парри жив и что Э.– его дочь, Коломер в поисках дополнительной информации не колеблясь перехватывает письма девушки. Она в отъезде, когда к нему в руки попадает завещание. Он вскрывает его, убеждается в обоснованности своих подозрений и снимает копию с шифровки. С какой целью? А просто так. Что-то вроде профессионального заскока: блеснуть перед Э., если вдруг удастся с помощью своих интеллектуальных способностей расшифровать таинственную криптограмму. (Разумеется, пришлось бы покаяться в неблаговидном поступке, но, с другой стороны… третейский судья Эрос все расставит со временем по своим местам.) В день, когда ему удается расшифровать ребус, письмо уже в доме Э. (Иначе мы бы его при ней не обнаружили.) Он намеревается привезти Э. к дому 120. И получает пулю в спину.