Ричард Пратер - Троянский катафалк

— Контакт! — завопил он.

— Ох, что там еще?

Он махнул мне сверху на пропеллер и объяснил, как его повернуть, потом дал толчок.

Я спросил:

— Что там у вас, большая пружина? Или…

— Контакт!

Я запустил пропеллер со второй попытки, потом отступил в сторону. Он «заговорил». Хикети-хок-хокет… Ппшоу.

Я стоял, анализируя ситуацию. «Ппшоу» меня не устраивало.

Но Вейнад заорал, чтобы я садился.

— Живо! Живо!

Я бросил свой мешок в заднюю кабину и забрался сам, в полном смысле слова посинев от паники. Теперь я знал, почему у него заплаты на коленях: он очень много молился.

Потом мы двигались, переваливаясь с боку на бок по колдобинам «летной полосы». Бланк-кланк. Затем это «кланканье» прекратилось. Мы находились в воздухе. Уже была половина пятого. Вейнад дал мне тоже защитные очки, и я сразу же надел их. Через пару минут все вроде бы стабилизировалось. Стук и грохот был ужасный, но мы летели вперед. Высоко над землей. Я снова начал думать, что на свете нет ничего невозможного.

Это должно было быть правдой. Если моя затея не удастся, то вдобавок ко всем тем преступлениям, в которых меня подозревали, мне добавят еще пару десятков. Возможно, наказанием будет немедленная казнь.

Я открыл молнию на своем мешке и бросил последний взгляд на плоды своего труда. Выслушав выступление Эмерсона, у меня внезапно открылось «второе дыхание». Мне помогли слова Эмерсона о том, что каждый человек должен говорить только то, что он на самом деле думает или чувствует. И что то, что вчера было мнением одного человека, но искренним и обоснованным, сегодня может стать мнением большинства.

Большинство — вот в чем «зарыта собака». Я должен убедить большинство людей в своей правоте. Задача ясна, и единственное, что для этого требуется, это сказать правду.

Поэтому я сел и все записал.

Как меня наняли, о разговоре с Себастьяном, Мордехаем Витерсом про Джонни Троя. Даты пребывания Фрэнсиса Бойла в тюрьме и дату создания пластинки «Аннабел Ли», Признание Тони Алгвина. Заявление Джо Рэйса, что он пожертвовал двести тысяч долларов для проведения кампании за Хэмбла. Я обвинил Юлисса Себастьяна, Морд екая Витерса и Гарри Бэрона в том, что они сделали лживые заявления, преднамеренно исказив факты. Я включил только те факты, которые были мне доподлинно известны. Материала было более, чем достаточно.

Так как все было изложено, оставалось только позаботиться о том, чтобы записи дошли до людей, чтобы эта неприглядная история не была похоронена. Мне казалось, что имеется всего один способ довести ее до сведения полиции, газет, общественности одновременно.

Мне напечатали девять тысяч листовок.

Та длительная остановка, о которой я упоминал, была в большой типографии, с которой я имел дело на протяжении ряда лет. Владелец меня хорошо знал, иначе бы я к нему не обратился со своим заказом. Конечно, мне понадобилось его уговорить и вручить чек на солидную сумму, но зато все было сделано быстро и со знанием дела. Листовки были размером в половину газетного листа, для меня напечатали девять тысяч и «для внутреннего пользования», как выразился владелец, еще несколько сотен. Я не сомневался, что он использует их по назначению.

Потом я нанял самолет.

Мне оставалось только приступить к завершающему шагу. Я вытащил один из листков. Крупными черными буквами было напечатано:

СЕКС — УБИЙСТВО — ИЗНАСИЛОВАНИЕ — МАФИЯ — ЧИТАЙТЕ ВСЕ О ПОЛИТИКЕ!

Возможно, я включил все же один собственный вывод, но только в качестве подтекста.

Для того чтобы не сомневаться, что листовки будут читать и передавать из рук в руки в том случае, если их не будет хватать для всех, я под текстом такими же крупными буквами подписался:

ШЕЛЛ СКОТТ

Вейнаду я просто сказал, чтобы он летел в сторону Лос-Анджелеса, и теперь я уже мог видеть крупные здания города. Мы пролетим немножечко левее, между углом Голливудского шоссе и Вайна. Сердце Голливуда. Я подумал, что это подходящее место для операции.

Я взял две пригоршни листовок, перебросил их через борт и вдруг засомневался. Действительно ли моя идея была так хороша? Но время для раздумий было явно неподходящим. Ветер вырвал у меня из рук последние листовки, они потянулись длинной вереницей к Голливуду. Если бы я задумал теперь вернуть их назад, у меня ничего бы не получилось. Ну, тогда пусть себе летят.

Внезапно налетел какой-то шальной ветер и прижал их обратно к борту, не все, разумеется, но даже они тут же были сдуты назад, разъединились и запорхали белыми крупными мотыльками над городом.

Итак, пути к отступлению были полностью отрезаны. Мне удалось все-таки выполнить задуманное.

Виктор Вейнад повернул голову назад и заорал, перекрывая шум мотора и свист ветра:

— Черт возьми, что вы делаете?

— Я уронил маленькие кусочки бумаги, — ответил я.

— Мне они кажутся достаточно большими.

— О'кей, я уронил большие кусочки бумаги.

Он кивнул, внимательно глядя на меня.

— Следите, куда мы летим! — крикнул я.

Он пожал плечами, повернулся, и мы полетели дальше к Лос-Анджелесу. Под нами был Голливудский Фривей, забитый транспортом, спешившим в оба конца. Я швырнул еще пригоршню листков, затем другую. У меня их было много. Когда мы приблизились к Сити Холлу, административному центру, управлению полиции, я удвоил порции. Оглянувшись назад, я увидел, что на Фривее образовалась черт знает какая пробка. Движение остановилось. Не из-за моих ли «мотыльков» это случилось? Похоже, что так.

Покружившись над полицейским управлением, мы описали дугу над городом. Я не жалел листовок. Фил Сэмсон скоро будет читать мою речь. Я отыскал Гамильтон Билдинг на Бродвее между Третьей и Четвертой улицами, где находится мой офис, и попросил пилота лететь пониже, когда я отправил вниз очередную порцию. Это скорее был сентиментальный жест, нежели что-то другое.

После этого мы повернули назад к нашей «взлетной полосе», откуда недавно стартовали.

К этому времени я уже добрался до дна своего мешка, собрал последнюю горсть и, когда мы снова летели над Голливудом, я выбросил последние остатки.

Теперь мне уже нравился полет. Тихо над шумной землей. Сверху все кажется иным. У меня было какое-то приподнятое радостное настроение. Все образуется, все будет хорошо. Прочь все опасения и сомнения.

Под нами были миллионы людей, многие из них уже получили мое послание. На некоторых из них оно произведет впечатление, другие просто пожмут плечами, но задумаются, третьи почувствуют ко мне еще большую ненависть. Возможно, меня ненавидели даже очень многие. Представляю, какой яростный крик они подняли из-за того, что не смогли до меня добраться. Глупо было бы надеяться, что, прочитав мое послание, все сразу так всему и поверят.