Ричард Пратер - Шеллшок

Если они увидят, что я размахиваю пушкой, эти движения могут стать последними в моей жизни. Поэтому я оставил пистолет в своей отделанной перламутром кобуре, но продолжал разворачиваться, пока не увидел толпу, ворвавшуюся в комнату.

Только это была не полиция.

Я успел додумать быструю, сумасшедшую, несколько неразумную, очень неприятную и, как я надеялся, совершенно невозможную мысль, которая заключалась в том, что, если эти ребята не полицейские, тогда я погиб.

Это была не толпа полицейских, это вообще была не толпа. Их было всего трое — один уже в комнате, двое за его спиной, — и все они шли прямо на меня. Просто казалось, что их больше, потому что первый, тот, кто несомненно сорвал дверь с петель и зашвырнул ее в комнату, был такой огромный, что сам по себе выглядел как целая толпа. Ну конечно, Альда Чимаррон.

Я еще не успел узнать его и ковбоя за его спиной и заметить третьего, которого прежде не видел, как моя ладонь легла на рукоятку 38-го калибра, и ковбой выбросил свою правую руку вперед в мою сторону — здоровенный кулак с зажатым в нем пистолетом. А Альда Чимаррон продолжал приближаться ко мне и спокойно говорил своим, как будто идущим из бочки голосом:

— Не дури, Скотт. На этот раз ты испекся.

В том, что говорил этот гад, было много справедливого. У двоих были в руках пушки, возможно, и Чимаррон был не безоружен, потому что он ударил меня в основание черепа чем-то очень тяжелым и твердым, даже тверже и тяжелее, чем мог быть его кулачище.

Потом на короткое время я вообще перестал соображать и предполагать. Я не отключился, но оказался на полу на одном колене. Я начал подниматься, но у меня не получалось: комната расплывалась перед моими глазами, я слышал слова, которые произносили эти трое, слышал их отчетливо, но они доносились до меня как будто кусочки далекого эха.

Кто-то встряхнул меня, и чья-то рука вырвала из моей кобуры «смит-и-вессон» 38-го калибра. Потом послышалось:

— Черт побери мои грешные кости.

Это был Чимаррон. Я мигом сообразил, что он обращался к Романелю, так как следующие его слова были:

— Может, хватит играть в прятки, старина Клод? Я уже начал думать, что твоя голова начнет соображать не раньше, чем через неделю, или вообще никогда. Как это ты умудрился, Клод?

Ответа не последовало.

Тогда Чимаррон мягко добавил:

— Отвечай, Клод, иначе мы снова поласкаем тебе голову, я и док…

— Нет! Пожалуйста, Альда… Я расскажу все, что ты хочешь. Вообще-то я помню только, что здесь был доктор, который что-то со мной делал. А потом… потом мне стало лучше. Почти совсем, совсем хорошо. Но я до сих пор почти ничего не помню, Альда. Все как-то смутно, кроме того, что я очнулся здесь, в этой комнате. Но теперь все в порядке, все нормально… только вот я ничего не помню.

Судя по звучанию его тусклого дрожащего голоса, я решил, что Романель очень испуган, даже потрясен при мысли об очередном сеансе «обработки» со стороны дока Блисса и Чимаррона. Но я понимал своего клиента, когда он утверждал, хотя это было неправдой, что он частично, а может и почти полностью потерял память.

— Конечно, Клод. Конечно. Так где она? Где твоя дочь, твоя Мишель Уоллес, твоя Спри?

— Я не знаю. Погоди… Клянусь Богом, не знаю. Он… мне никто не сказал.

Наконец-то я встал на обе ноги и попробовал выпрямиться. В тот же момент увидел движение мощных ног Чимаррона, затем одна из них взмыла вверх, и громадный башмак врезался мне в бок. Из моих легких со свистом вырвался воздух, и я рухнул на пол лицом вниз, прижавшись губами к грязному ковру, в нос мне ударил запах заплесневелого тряпья. После чего я лежал неподвижно, медленно и глубоко дыша, стараясь не думать о боли, которая выворачивала мне потроха. Не иначе, как он сломал мне ребро, подумал я.

Я услышал, как один из мордоворотов ударил Романеля. Это наверняка был Романель, потому что следом послышался стук упавшего на ковер тела. Повернув голову, я увидел, что Романель копошится на полу и медленно поднимается на ноги.

Потом он заговорил, и в его голосе не было воинственности, но и прежнего страха тоже не было.

— Я сказал тебе правду, Альда. Я ни хрена не помню с тех пор, как… Я имею в виду то, что случилось с четверга… вечером и до недавнего времени, когда увидел здесь доктора. Я даже не знаю, кто он такой. И уж, конечно, не имею представления, где Мишель. Если бы знал, я бы сказал.

— В этом я не сомневаюсь, Клод. А этот сукин сын Скотт скажет с удовольствием.

Он посмотрел на меня сверху вниз. Правда, не совсем сверху, так как я снова начал подниматься. По какой-то причине на этот раз он меня не ударил, может быть, потому что я поднимался к нему боком и находился в неудобном положении для удара. Когда я встал, Чимаррон шагнул ко мне.

Он стоял, уперев в бока кулаки, похожие на окорока, из его правой ладони торчало что-то, напоминавшее длинноствольный «магнум-357».

— Может, Клод и не знает, где его девочка, — сказал он, — мы это все равно выясним. Но будь я проклят, Скотт, если ты этого не знаешь. И если ты не законченный кретин, ты мне скажешь, где находится Мишель Уоллес, и скажешь прямо сейчас. Поверь, я буду рад, если ты признаешься по-хорошему.

Я посмотрел на эту широкую физиономию, на мощные складки в уголках его рта, увидел его голубые в крапинку глаза прямо перед собой и как можно спокойнее сказал:

— Если тебе не терпится, Чимаррон, лучше убей меня сейчас. Прямо здесь, пока у тебя есть возможность.

Он ухмыльнулся нормальной широкой ухмылкой, показав свои большие квадратные зубы, и в его ноздрях зашевелились спутанные волосы.

— Гляньте на этого крутого мужика, ребята, — заметил он, не спуская с меня глаз. — Не иначе, как он насмотрелся боевиков.

Я выдержал его взгляд и негромко произнес:

— Слушай меня внимательно, Чимаррон. Навостри уши, вдолби мои слова в свою тыкву и постарайся запомнить их. Итак, парень, либо ты убьешь меня сейчас, в этой самой комнате, без всяких фокусов и колебаний, либо ты пропал. Я тебя все равно достану.

Он закудахтал, и раскатистые звуки вырвались из огромного живота и необъятной груди. Я решил, что завладел его вниманием и заставил его сконцентрироваться на моих словах, как это обычно бывает, когда вам говорят не думать о жирафе в синюю полоску, а вы обязательно начинаете думать о нем. Поэтому я продолжал свою игру:

— Но я не хочу пугать тебя, Чимаррон, так что можешь забыть о том, что я сказал.

— Ты меня достанешь… меня, — сказал он, не переставая кудахтать, и выглядел при этом так, будто никогда в жизни так не развлекался. — Как же ты собираешься это сделать, Скотт?

— Это моя забота, дружище. Пока я об этом не имею ни малейшего представления, да и иметь не буду, пока не сделаю это.