Олег Голиков - Крымский Джокер

Ломакин фыркнул:

— Ну, допустим, она с переляку и перепутать могла. У неё же ума — как у курицы! Этот-то хлыщ, вишь, бородёнку свою сбрил, как выяснилось.

— Да погоди ты, дед! — едва заметно повысила голос Леди. — Дай вслух подумать! Потом выскажешься.… Так вот… Я бы, честно говоря, сейчас не здесь всей кодлой паслась. Будь моя воля — в ресторан бы съездила, где Цыган последний раз пошумел. С халдеями потолковала, ментов бы зарядила — пусть свой расклад по этому делу покажут. Ведь что же это получается — знает этот мокродел про нашу тему с Карытиным! Причём не просто знает — он уже в теме, — Лида зло прищурилась. — Наглый он и крови не боится — поэтому втройне опасный! Только вот мы не знаем кто он и где он, а человек этот всю масть нашу насквозь видит. Видно, протекает у нас с тобой где-то… И поэтому, кажется мне, что твои бойцы и мой Борюсик нам вряд ли сейчас подсобят. Хотя, может быть, просто подфартит, — она впервые, за всё время знакомства с Ломакиным, растерянно глянула на Гриба: — Вот такие у меня смутные мысли, Василь Иваныч… Если сможешь — переубеди старуху. Может, это всё и пустой базар.

Дедушка Гриб внимательно и немного грустно смотрел на притихшую Лидию Петровну, и, дивясь в душе такому настрою своей старой подельницы, снова уставился в зеркало. Он никогда не видел Железную Леди в таком кислом настроении. Всегда она действовала быстро и чётко. И с неизменным положительным результатом. А у него так вообще по жизни никогда и не было никаких предчувствий.

Ловкий деревенский паренёк, с годами выбившийся в столичные авторитеты, всегда опирался на свою смекалку и быструю сообразительность. Избегал лишней крови и конфликтов в своей среде. К подчинённым своим бойцам, с годами, стал питать какие-то непонятные смешанные чувства, похожие на отцовские. Без особых соплей, конечно. А после рождения сына так полюбил свою сожительницу Веру, что почти перестал посещать, обязательные в его кругу, бани и сауны, наполненные голыми весёлыми девками. Не любил он и шумных ресторанных посиделок братвы, с неизменными пьяными разборами. За такие, не совсем обычные в криминальной среде, привычки, к его законной кликухе «Гриб», как-то незаметно приклеилась приставка «Дед». Но уважения от этого Ломакин не потерял — пожалуй, даже прибавил.

Но как ни крути — не было в нём той воровской звериной жестокости, которая могла бы открыть ему путь к серьёзной власти на различных уровнях. Да он никогда и не хотел этой власти, заняв в преступном мире свою нишу ловкого кидалы, не боящегося конкурентов и умевшего с мясом выдрать свой кусок из пасти противника.

Был у него и свой кодекс чести — в подконтрольных лично ему заведениях всегда шла честная игра. А если дела вдруг доходили до наездов чужаков на его территории, то мгновенно в нём просыпались гены его отца — крепкого зажиточного крестьянина, который в двадцать пятом после экспроприации десяти мешков пшеницы, кровью из разбитого беззубого рта харкнул в лицо начальника продотряда, за что и был расстрелян на месте. И когда это случалось, Дед Гриб беспощадно уничтожал всех, кто пытался оттяпать кусочек его каравая.

Сейчас ему было жаль Цыгана, и он очень хотел наказать убийцу. Но гораздо больше хотелось изловить этого ловкого малого, которому на халяву достались такие фантастические бабки. Гриб твёрдо решил не убивать его. К чему лишний грех? Просто забрать всё до последнего цента. Ободрать как липку. Поэтому сейчас про себя он подумал: «Действительно что-то наша Леди лишку накрутила… Ну, ничего — возьмём фраерка — сразу попустят её смурные думки!»

Ломакин чуть повернул водительское зеркало для более полного обзора и сказал, ждущей ответа Афанасьевой:

— Поздно уже голову ломать — чифирок, как говорится, заварен и настоялся! Давай-ка теперь прихода ждать. Козыри, ты ведь знаешь — они самых терпеливых любят. А пока время терпит — погодь, я сейчас…

Он, кряхтя и охая, выбрался из машины и направился к синему таксофону, висевшему около входа в здание. После короткого разговора, Ломакин вернулся в салон и сообщил:

— Это Цыгана убрали. Однозначно. Менты уже на его девчонку вышли, и только что в морге она его опознала. Теперь её в управление повезли на составление фоторобота убивца. Там уже с обслугой кабака этого работают. Так что теперь у нашего невидимки большие проблемы…

… Жорка фыркая и растирая себя руками, стоял в душевой под ледяными струями воды.

Напор был просто фантастическим — всё тело покалывало тысячей иголочек и наполняло живительной силой. Намёрзнувшись, он выскочил из ванной комнаты и, растираясь полотенцем, стал энергично подпрыгивать на месте. Потом упал в упор лёжа, сделал сто отжиманий на кулаках. Затем поднял полотенце, и, обмотав его вокруг бёдер, пошёл на кухню делать завтрак.

Два часа назад, сразу после утреннего звонка Бориса, Жорка быстро оделся, закрыл квартиру, и спустился вниз. Несмотря на темноту промозглого осеннего утра, он быстрым спортивным шагом отправился на рынок. Там Клык купил лоток яиц, две булки чёрного хлеба, десяток пакетов с вермишелью, пачку соли, и четыре пачки чёрного чая. Потом он нашёл ларёк, торгующий хозтоварами, и там приобрёл метр деревянного плинтуса, крестовую отвёртку, двадцать небольших шурупов и баллончик чёрной матовой краски. «Это чтобы враги поменьше ездили…» — довольно подумал он, складывая свои покупки в пакет.

Вернувшись в квартиру, Кликунов позволил себе ещё часок поспать.

Теперь его настроение было просто великолепным. Никаких угрызений совести из-за событий вчерашнего вечера, он не ощущал. Просто уже вторые сутки Жора Кликунов был на войне. И вчера, ликвидировав серьёзного бойца, он лишил врага солидной боевой единицы, а заодно и внёс смятение в его ряды. Бывшего наёмника ничуть не смущало то, что он видел этого парня всего два часа и даже выпил с ним мировую. В своей жизни Клык давно уже не терзался нравственными проблемами. Ударь первым — вот что твёрдо усвоил бывший зек и десантник особого спецподразделения по зачистке, Георгий Кликунов. Да и не любил он этих заносчивых, не нюхавших настоящей боевой крови братков с двумя извилинами под короткой причёской, которые к тому же совсем недавно, чуть ли не на спор, пристрелили в кабаке его ялтинского корешка. Что и говорить — чужда была сопливым сантиментам жоркина мутная душа. С самого раннего детства, как водится, маленький Жора видел вокруг себя, в основном, пьяные разборки. И он не стал исключением среди бесконечной пацанвы, выросшей на окраинах больших городов. Первый финарь ловко лёг в его ладонь уже в седьмом классе. За этим событием не заставила себя ждать и первая ходка за колючку. И с тех самых пор судьба Кликунова была предопределена. Стать авторитетным вором ему мешала необузданная натура, которая вырывалась наружу при малейшем давлении на его сумбурные желания и понятия. Но Клык нисколько не жалел, что не состоялся как член пресловутого воровского братства. Жизнь волка-одиночки так пришлась ему по вкусу, что Жорка давно уже и сам не понимал, где кончаются понятия и начинается беспредел. Да и наплевать, по большому счёту, ему было на эти условности!