Андрей Щупов - Охота на волков

— Представляешь! Сказал ей, что думаю про китайские товары, а она взяла и запустила подарком Самохиных. Помнишь ту массивную белую вазу? Килограмма три, не меньше. Я-то отскочил, а буфету досталось. Весь чайный сервиз кокнула.

— Не прыгал бы, и сервизу бы ничего не сделалось, — назидательно заметила Ольга. Открыв Леониду, она тотчас убрела в спаленку, где скоренько причесалась и подкрасила губы. Гость есть гость, и теперь она чувствовала себя во всеоружии. Сложив руки на высокой груди, хозяйка расхаживала по ковру и осуждающе покачивала головой.

— Китайцы ему, видишь ли, не нравятся. А как ворованные диски покупать — это рад-радешенек! А то, что работают они на износ, знаешь? А что голодают — это как? Тоже пустячки?

— Да не голодают уже!

— Тем более! Незачем было прыгать. Скоморох…

— Ага, поглядел бы я тогда на тебя! Это ж не ваза, — пушечное ядро! От меня мокрого места бы не осталось!

Ольга усмехнулась. Видно было, что она польщена.

— Все равно! Мог бы попробовать поймать. Как-никак в институте в баскетбол играл.

— Ну и поймал бы, а что дальше? Думаешь, вазой бы дело кончилось?… Да брось, Леньчик! Все соберу сам!

— Ну уж нетушки! — Леонид уже ползал на карачках, терпеливо собирая осколки. — Мужская солидарность, братцы, — не пустой звук.

Упустить великолепную возможность «порезаться» он никак не мог. Пока его раны супруги не видели. Если втихаря содрать пленочку клея, выйдет чрезвычайно правдоподобно.

— Мужская солидарность! — Ольга хмыкнула. — Ладно уж, мужчины, пойду соберу что-нибудь на стол.

Все прошло, как по маслу. Через некоторое время Леня Логинов ойкнул и горделиво продемонстрировал «порез» Шурику. Ольга щедро окропила рану йодом, туго перетянула ладонь бинтом. Дамой она была действительно крепкой, и такой же крепкой оказалась ее повязка. Охающий Шурик нервно заглядывал через ее плечо и откровенно недоумевал.

— Вот ведь какая глубокая! Как это ты сумел?

— Повезло, — Леонид стойчески улыбался. А еще через несколько минут они сидели на кухоньке и осторожно прихлебывали горячущий чай. Впрочем, не только чай. Принесенную водку тоже приняли благосклонно. Малопьющий Шурик подобной еще не пробовал и с умилением рассматривал пеструю этикетку. Ольга, конечно, пробовала и отозвалась с похвалой. Она в таких вещах кое-что понимала.

— Только учтите, я из нее уже пригубил, — честно повинился Леонид.

— Что с того? — Ольга по-хозяйски разлила в маленькие граненые стаканчики. — Будем считать, что выпили на брудершафт. Выпили и расцеловались.

Шурик весело рассмеялся.

— Нет, Олечка, это не по-настоящему!

— Хочешь по-настоящему, сделаем по-настоящему. — Ольга подняла свои пятьдесят граммов, провокаторски подмигнула Леониду. — Поцелуемся, Леньчик?

— Если твой муж меня не задушит.

— Не задушит, не задушит. Так что пей, не тяни резину, — она опорожнила стаканчик, вздохнула. — Все-таки хитрые ребята — эти евреи. И водка у них хитрая.

— Вкусно, — подтвердил Александр. — Наша-то горчущая. Без закуски никак… Ну? Что же мы? Целуемся или нет?

— Причем тут ты? Это мы будем целоваться. Правда, Леньчик?

— Ммм… В общем да, — Леонид почувствовал, что самым глупейшим образом краснеет. Стремясь превратить все в шутку, он чуть подался вперед, потешно вытянул губы трубочкой.

— Полагается встать, — Ольга как обычно командовала. — Слава богу, не тинейджеры какие-нибудь. Каждый, чай, по институту закончил.

Александр опять засмеялся. Он вообще был любителем посмеяться. Простодушие соседа не знало границ. Даже гневом супруги он находил должным восхищаться. Простоватый юмор Ольги приводил его в полный восторг. Коллеги по работе считали Александра замечательным специалистом, да и по дому он управлялся неплохо. Ольга мало что умела, тем не менее, политикой семьи ведала всецело она. Леонид знал, что раза три или четыре Ольга уходила от мужа. Уходила в неизвестность. Но всякий раз возвращалась к неуемной радости Александра. Он-то, бедолага, постоянно попадался на крючок, полагая, что теперь-то его бросают навсегда. Возвращение они шумно праздновали, оптом прощая друг дружке все грехи. Иногда даже приглашали Леонида, кого-нибудь из родственников.

С этой парочкой было легко откровенничать, но с ними же было чрезвычайно трудно придерживаться каких-либо правил. Железной рукой Ольга ломала этикет, превращая серьезное в фарс и напротив — обнаруживая драматические моменты в банальнейших житейских ситуациях. Она с удовольствием дискутировала о французском киноавангарде, упивалась Тарковским и Сокуровым, но при этом не стеснялась реветь в три ручья от индийских и мексиканских сериалов. Леонид частенько смущался, не зная как с ней себя вести. Подыгрывать ей было непросто, а пускаться в откровения он не всегда мог себе позволить.

Вот и сейчас, ощутив ее теплые руки на плечах, он растерялся. Слева на них продолжал пялиться сияющий Шурик, ее же лицо было пугающе серьезно. Мраморные черты застыли, однако в глазах поблескивали рыбьи чешуйки. И непонятно было, насмешничает она, или нет. Если да, то ее с полным основанием можно было считать прекрасной актрисой, если нет, то ни умом, ни сердцем Леонид не готов был принять происходящее.

— Ну? — она произнесла это тоном следователя сталинских времен. Высокая, она почти не уступала ему в росте, и Леониду не пришлось нагибаться.

— Черт возьми! — он чуть было не отпихнул ее от себя. Она целовалась, как и говорил Шурка, по-настоящему. Губы ее работали усерднее, чем положено, более того, через секунду в ход пошел язык, и Леонид крепко стиснул зубы, чтобы не допустить непрошенного гостя.

— Что, струсил? — отстранившись от него, Ольга хищно облизнулась. — А водочка твоя хороша!

Серебристые чешуйки в ее глазах засияли еще ярче, но теперь это могло означать уже что угодно: и торжество победительницы, и довольство от проведенного эксперимента. Едва переведя дух, Леонид вернулся за стол. Маленькую дуэль он безнадежно проиграл, но ему было все равно. Пусть считает, что это робость. Хотя… Если вдуматься, наверное, это и была робость.

— Теперь каждому по килечке, и трогаем вторым эшелоном! — ни мало не тушуясь, Ольга продолжала командовать. Мужики не возражали. За вторым эшелоном последовал третий, а за третьим четвертый. Кровь потеплела, все злое, недоброе оттеснилось на задний план.

— …Что поделать, Леньчик, Люди живут мифами, — толковал Александр, подперев отяжелевшую голову. — Вопросы важнее ответов, потому что за ними кипучая энергия таинств. Что есть ответы? Беленое пространство и надписи углем. Скучно, пошло и по-прежнему далеко от истины. Загадка — вот, что подстегивало человека во все века. Кому, спрашивается, нужен сбитый самолет Экзюпери? Но ведь ищут, спускают глубоководные аппараты, локаторами дно прощупывают! Глядишь, когда-нибудь и найдут. И все только для того, чтобы еще раз прикоснуться к его «Маленькому принцу», к «Планете людей»… Призрак, Леньчик, не потрогаешь, но его можно созерцать, им можно любоваться, и люди бегут, высунув языки, — каждый к своему миражу, сознавая при этом абсолютную никчемность подобного марафона, понимая, что ничего их бег не изменит, что сутки останутся сутками, а человечество — все тем же неуправляемым стадом мыслящих о мысли недостойном — попросту говоря, о преступном. Но ведь догадываться об этом страшно! Вот в чем заключается главный ужас! Не та это истина, что молодит сердце. А не догадываться вовсе, значит, оставаться слепым. Как же быть?