Андрей Щупов - Охота на волков

— Сами видели, чего спрашивать?

— Что ж, твое счастье, — полковник обернулся к стоящим за решеткой людям. — Майор! Проследите, чтобы Лужина вернули в камеру.

Брови Валентина дрогнули. Выходит, полковник знал его фамилию! Интересно девки пляшут!…

— Вызвать сопровождение? — дежурный взялся за трубку коммутатора.

Полковник пожевал губами, размышляя.

— Вызывайте, хотя… — он снова взглянул на заключенного, и Валентину показалось, что в выразительных глазах начальника мелькнуло подобие насмешки. — Думаю, эксцессов больше не последует. Все что мог, он уже сделал.

А было это первый раз так…

То есть, может быть, и не первый, но кто их вспоминает — десятки и сотни полудетских потасовок? Однако именно та стычка вошла в память, образовав слой вечной, никогда не оттаивающей мерзлоты. Возможно, потому, что это было его первое настоящее УНИЖЕНИЕ. Потому что стукнуло Лене Логинову уже шестнадцать, и той, что шагала рядом тоже было не больше, и шел он расфранченный, в новеньких, еще не разношенных туфлях, в лаковой курточке, впервые вместо кроликовой шапки нахлобучив на голову настоящего пыжика. Ни робости перед темными улицами, ничего тревожного он не ощущал, — одно голимое молодое счастье. Именно в этот вечер приключился его первый Поцелуй, который неизвестно кто кому подарил. Наверное, все же она. Дамы в этом смысле отважнее. Леонида же смущала прорва деталей — что говорить при этом, говорить ли вообще, куда смотреть, наклоняться ли к ней или, обняв, притянуть к себе? Словом, он только тужился да соображал, как бы так половчее приникнуть губами, а она взяла и поцеловала его — естественно и просто, заставив враз забыть о всех тактических треволнениях. И был танцевальный галоп под «АББУ», и было пьянящее покачивание под вечно юные битловские голоса. Кто-то в школьном туалете раскупорил бутылку «Вермута», но он на поднесенный стаканчик лишь снисходительно покачал головой. Он был счастлив и без того. Однако, когда начались провожания, а жила она не близко, сумма счастья, очевидно перевалила через край, превысив критическую массу и накликав беду.

Они подвалили сразу с трех сторон — да не двое-трое, а много больше. С перепугу Леонид и пересчитать-то их толком не сумел. Но вот то, что испуг пришел сразу, единым росчерком перечеркнув замечательное настроение, это он запомнил. За что и нарек себя трусом — уже тогда, в те самые шестнадцать лет. Им же нравилось все — и сопливая его неопытность, и девчушка, вполне годная для лапанья, а главное — его пыжиковая шапка. Болезнь такая шла по зимнему городу. Прохожим квасили носы, сшибали шапки. И эти же шапки потом продавали тем же потерпевшим на местной толкучке, дополняя картину круговорота природы еще одним смачным штришком. В общем Леонид испуганно вертел головой, подружка его поджалась. Настроение шпаны угадывалось без всякой дедукции. Они даже не просили закурить. Лапнули за рукав, а когда он неуверенно стал отбрыкиваться, тут же и врезали. И ведь не был он тогда тонкоруким неумехой! Даже участвовал пару раз в областных соревнованиях по боксу, места какие-то занимал. Только вот ринг — не улица, что и доказали ему без всяких математических выкладок. Только раз и толкнул кого-то там. Не ударил, а именно оттолкнул. Потому что побоялся — разозлить, спровоцировать на еще большую агрессию. Только потом уж сумел оценить, что били несильно. Искры из глаз сыпались, но и только. И вот ведь подлость какая! Ударами на удары не отвечал, а вот смягчать оплеухи пытался. И получалось! Потому что отделался разбитой губой и парой легких синяков. Пустячок! Особенно если учесть, что приложилось к его физиономии кулаков двадцать, не меньше. И шапку, конечно, отняли. А он только твердил тогда, как попугай: «За что, мужики? Я ж ничего…» И главный позор — это поведение подруги. Именно она, крича и царапаясь, выдирала его из лап этих орлов. Куртку на ней порвали, потому что не смогли удержать. И тянулся этот ужас, как ему казалось, целую вечность, — его молотили вкруговую, сбивали наземь, подняв, снова молотили. А она продиралась к нему, отбиваясь от двух-трех плотоядных пацанчиков, которые под шумок, гладили ее по всем местам. По счастью, для большего они еще не созрели. И вопреки тому, что показывают в финале всех американских фильмов, ни милицейских сирен с мигалками, ни героев заступников так и не объявилось. Крикнула что-то издалека какая-то тетка, прогуливавшая мопса, ее послали подальше, — на том все и закончилось. За шапкой стащили куртку, хоть и мало чего она стоила после этой потасовки, велели снимать туфли. Последние, впрочем, швырнули обратно. Да и куртку бросили под ближайшим фонарем, видимо, как следует разглядев. И побитой собакой он молча добрел до брошенной куртки, также молча напялил на себя. Что-то его подружка беспрестанно говорила. Слезы ее высохли, она стремилась утешить его, толковала что-то о милиции, о том, что обязательно доведет его до дому. И было от всего этого тошно до не могу. С глазами девушки Леонид старался не встречаться. Она-то списывала все на его болезненное состояние, убеждала сходить в травмпункт, но он-то знал, что тело его в порядке, что тумаки большого урона не нанесли. Какой там, к черту, урон! Даже не сравнить с тем «кайфом», что ощущал он после финальных боев за серебро и золото. Тогда у него и нос был раза в два толще, и губы, что твои пельмени, — ни говорить, ни есть не мог. А сейчас… Сейчас была чепуха. И одновременно думалось, что уж лучше бы убили. Или покалечили. Хотелось провалиться сквозь землю, беззвучно исчезнуть. Или найти вдруг где-нибудь на тротуаре автомат и броситься вдогонку. Хоть как-то бы смыл то отвратительное, что холодным цементом сковало грудь. Однако ни автомата, ни завалящего пугача под ноги ему не попалось. В какой-то момент сообразив, что она его и впрямь провожает, он остановился.

— Иди домой, — пробормотал Леонид. — Пожалуйста!…

Он мог бы и крикнуть на нее, сорваться, как это обычно происходит везде и всюду, но хвала небесам! — хватило выдержки. Наверное, и она что-то поняла. Потому что безмолвно подчинилась. Так и разошлись в разные стороны. Как оказалось, навсегда. Он не простил ей собственный стыд, а она… О чем потом думала она, было неясно. Но только грянула весна, и, спустя месяц, сдав выпускные экзамены, она уехала в столицу, а там, поступив в МГУ, скоропостижно вышла замуж. История проще пареной репы, куда банальнее шекспировских кульбитов. Черным господинчиком Рок просто взял Леонида под руку и повел, — духу и сил, чтобы вырваться, у него не нашлось…

Длинным неопрятным составом зима промчалась, прогромыхала мимо. Человек, стоящий возле проносящегося поезда, далеко не всегда испытывает приятные эмоции. То же было и с ним.