Джеймс Хедли Чейз - Каждый умирает в одиночку

Я поглядел ему вслед, размышляя, что так раздражало его. В нескольких ярдах я заметил Кермана, опиравшегося на фонарный столб и читавшего газету. Он очень хорошо вписывался в обстановку. Когда ему надо было выглядеть как бездельнику, он выглядел как бездельник. Не очень-то легко стоять на тротуаре и не выглядеть подозрительным, но Керман мог делать это часами.

Я толкнул вращающиеся двери и пересек холл по направлению к лестнице. Престарелый негр, скинув куртку и засучив рукава рубашки, натирал медные перила. Он тер их так, словно у него очень нежные руки, а его большие, налитые кровью глаза рассеянно смотрели в пустоту. Если бы я был человеком-невидимкой, он уделил бы мне ровно столько же своего драгоценного внимания.

Наверху лестницы находилось еще несколько вращающихся дверей, ведших в другой холл. Как сказал парень с лицом хорька, там была дверь, помеченная вывеской «УПРАВЛЕНИЕ» направо от круглого входа.

Я постучал, открыл ее и вошел. В небольшом кабинете было душно и жарко. Там стоял письменный стол, два металлических шкафа для хранения документов, по стенам было развешано большое количество глянцевых фотографий вроде тех, что украшали фасад здания. За столом, стуча по клавишам пишущей машинки, сидел мужчина, его пиджак висел на спинке стула. Он печатал двумя пальцами, но очень быстро. У него была копна черных вьющихся волос, а по комплекции он напоминал жабу.

Рядом с окном, в углу комнаты, я увидел девушку. Ее платье лежало на одном из шкафов для хранения документов. Ее нижнее белье было не слишком чистым, а на ее чулках было много спустившихся петель. Она завязала себя в настолько фантастический узел, что в ней с трудом можно было опознать человека. Изогнувшись назад, словно ее позвоночник сломан, она стояла на руках, положив ноги себе на плечи. Пока я глазел на нее, она выполнила медленный прыжок, перекувырнувшись так, что приземлилась на ноги, все еще связанная в тот же узел, а затем еще раз упала вперед на руки, чтобы заново начать кувыркание.

— Почему ты не смотришь на меня? — обратилась она к мужчине с вьющимися волосами. — Как ты можешь сказать, насколько я хороша, если ты не смотришь на меня?

Мужчина продолжал стучать по пишущей машинке так усердно, словно от этого занятия зависела его жизнь. Он не поднял глаза, даже чтобы посмотреть, кто вошел. Девушка продолжала делать медленные кувырки и спрашивать, почему он не смотрит на нее. Но он не откликался.

Я стоял в стороне, глядя на девушку, потому что, даже несмотря на то, что номер не был отрепетирован, он сам по себе был поразительным. Он был бы еще более поразительным, если бы у нее была более стройная фигура, а ее нижнее белье — более чистым, но несмотря на все это, да еще бесплатно, зрелище стоило того, чтобы на него посмотреть. Я пожалел, что этого не видит Джек Керман. Он очень любит гибких женщин и очень бы ею заинтересовался; намного больше, чем я. Я чувствовал, что он был бы в восторге.

Но подобно всем вещам, которые слишком часто повторяются, чудесное кувыркание через некоторое время мне приелось. А девушка, казалось, была настроена выступать так весь день и не смолкая продолжала упрашивать мужчину взглянуть на нее. Но парень, похоже, тоже был настроен весь день непрерывно печатать.

Насмотревшись на девушку, я похлопал мужчину по плечу, но даже после этого он не прекратил печатать, не поднял глаза, но хотя бы произнес:

— Чего тебе надо?

Я сказал, что хочу перекинуться парой слов с Ником Недиком.

Он поднял глаза, но печатать не перестал.

— Дальняя дверь, — отрезал он, и его глаза снова обратились на пишущую машинку.

Девушка, начав очередной кувырок, жалобно сказала:

— Твоя мама прошла через такую боль, чтобы дать тебе глаза, ты, мерзавец. Почему бы тебе не воспользоваться ими? Почему ты не взглянешь на меня?

Мне стало ее жалко, и я произнес:

— У тебя отлично получается, детка. Ты поразительна! Я никогда не видел ничего подобного.

Между ее скрещенных ног просунулось ее натянутое, суровое личико. Она взглянула на меня и выругалась. Некоторые из слов я никогда ранее не слышал. Они все звучали очень плохо. Мужчина с вьющимися волосами неожиданно резко захихикал, но тем не менее глаз не поднял и свой марафон не остановил.

Я не винил ее за ругательства в мой адрес. Не слишком-то весело было так кувыркаться, притом что мужчина, который мог дать ей работу, даже не смотрел на нее. Возможно, она тренировала тело годами, чтобы завязать себя подобным образом. Возможно, она была голодна. Возможно, она не могла заплатить за жилье. Я догадывался, что обругать мужчину с вьющимися волосами она боялась. Он мог ударить ее по зубам. Вообще, было очень похоже на то, что, если бы у него появилась хоть малейшая возможность, он бы ударил ее по зубам. Я подождал, пока она не излила на меня весь свой запас ругательств, улыбнулся ей, чтобы показать, что я не обиделся, подошел к дальней двери, на которую указал мужчина с вьющимися волосами, и постучал.

Второй кабинет был очень похож на первый, только немножко побольше, там стояло два письменных стола вместо одного, четыре металлических шкафа для документов вместо двух, а на стенах висело намного больше глянцевых фотографий.

За столом у двери сидела престарелая женщина с залегшими вокруг грустных глаз тенями, у нее было узкое, желтоватое лицо, которое, возможно, было красивым много лет назад, но теперь стало не более чем обыкновенным, но в прекрасном смысле этого слова. Она что-то делала с книгой театральных билетов, но мне было не слишком интересно, что именно.

В дальнем конце комнаты стоял еще один стол. За ним сидел мужчина, но я не мог разглядеть ничего, кроме его пухлых пальцев, — он прятался за газетой, которую держал перед собой. У него на мизинце было бриллиантовое кольцо. Бриллиант был желтым, как банан. Я решил, что кто-то отдал его ему в качестве расплаты за долг или, может быть, он нашел его. Обычно такие бриллианты люди не покупают, если, конечно, они в здравом уме.

Женщина взглянула на меня с робкой улыбкой. Ряд ее зубов был таким же поддельным, как и ресницы девушки из хора, но даже наполовину не таким привлекательным. Правда, ее зубы интересовали меня мало — есть ими ей, а не мне.

— Я к мистеру Недику, — сообщил я и прикоснулся к полям шляпы. — Меня зовут Маллой. Я бы хотел перекинуться с ним словом.

— Ну… я не знаю. — Она робко посмотрела через комнату на развернутую газету. — Мистер Недик сейчас занят. Я даже не знаю.

— Тогда не беспокойтесь об этом, — произнес я. — Мистер Недик и я прекрасно поладим, не беспокоя вас. Не так ли, мистер Недик?

Я подошел к столу и присел на его краешек.

Из-за края газеты выглянуло круглое, как мячик, лицо. Маленькие веселые глаза внимательно осмотрели меня. Газета была брошена на пол.