Генри Кейн - Кровавый триптих

— Угощайтесь!

— А вы?

— Если вы настаиваете, то немного брэнди.

— Я не настаиваю.

— Брэнди.

Льда я не нашел и сделал себе хайболл безо льда, а ей налил брэнди в широкий бокал.

— Я Марсия Кингсли, — представилась она.

— Жена Пола?

— Нет.

— Сестра?

— Нет.

— Но не мать же!

— Я сводная сестра. Меня удочерили родители Пола. Давно. Они уже умерли.

— Ясно. — Я прошелся по комнате. — И долго мне тут предстоит ждать?

— Он за вами придет, как только освободится. Мне нравится ваша походка.

— Простите?

— Она такая легкая, пружинистая.

— Это хорошо?

— О да! Вы похожи на тигра. А знаете, почему вы так долго стояли на улице под дверью?

— Почему же?

— Сегодня у горничной выходной. У нас есть и дворецкий. Но сегодня у него тоже выходной. По понедельникам, начиная с пяти вечера, все домашние собираются наверху. У Пола по понедельникам много разных посетителей, и мы не хотим болтаться под ногами. Он сам открывает дверь.

— Моего звонка он, видно, не расслышал?

— Иногда он бывает страшно занят и тогда ни на что не обращает внимания. Я к вам спустилась с третьего этажа.

— Спасибо. Я могу как-то вас отблагодарить — ну, походить перед вами пружинисто и легко как тигр?

— Сядьте.

Она села и я тоже сел, а когда уже почти совсем расслабился, она вдруг брякнула:

— А что вы думаете по поводу Адама Вудварда?

Этот вопрос заставил меня буквально выпрыгнуть со стула и я с трудом удержал в руках стакан. Я постарался скрыть свое изумление.

— Вудвард? — отозвался я как можно более спокойно, но слово прозвучало точно вороний крик. — А что?

— Он мертв.

— Адам Вудвард?

— Убит на улице. Из проезжающей машины.

— А вы откуда знаете?

— По радио и в теленовостях только об этом и говорят.

— Адам Вудвард, — задумчиво протянул я, усаживаясь обратно.

— Вы были с ним знакомы?

— Раз как-то встречался. А вы?

— О да! Чудесный был человек. Бедняжка Эдвина.

— Эдвина?

— Эдвина Грейсон.

— Танцовщица?

— Да-да.

— А какого хрена… Мм… простите… Какое отношение Эдвина Грейсон имеет к Адаму Вудварду?

— Надо думать, теперь по всему городу поползут сплетни…

— О чем?

— Об их отношениях.

— Каких?

Она отпила брэнди. Я уже успел составить о ней некоторое впечатление: ей двадцать шесть лет, окончила частную начальную школу, среднюю школу и колледж. Она обладала приятным глубоким голосом с немного горловым выговором, и в её манере говорить ощущалась та унаследованная культура, которая точно прилипает к человеку — так южный акцент не исчезает даже много спустя после того, как Южная Каролина остается в одних воспоминаниях детства.

— Они были очень долго знакомы… — начала она, но осеклась и по её решительному кивку головой я понял, что вдаваться в подробности она не намерена.

Я встал и долил виски в стакан.

— У Пола, я смотрю, дела идут неплохо. Хорошую берлогу он себе устроил.

— Этот особняк не его.

— А чей?

— Виктора Барри.

Имя показалось мне знакомым, но я не смог увязать его с кем-то определенным.

— Барри?

— Редактор «Буллетина».

— Ах, ну да. Богатенький?

— Не так что бы уж очень.

— Но такой дом…

— Да у него больше ничего нет. Получил его по наследству. Мы тут вроде как квартиросъемщики. Пол, Рита, я…

— А кто такая Рита?

— Жена Пола. Еще тут живет Марк Дворак. Мы платим каждый за себя.

— Это какой Дворак? Ученый?

— Да, мой коллега.

— Бросьте!

— А вы женоненавистник?

— Я женообожатель.

— Тогда что плохого в ученой даме?

— Ничего. Если она похожа на вас.

— Я вундеркинд. Колледж окончила в шестнадцать, это истинная правда, сэр! Потом защитила диссертацию, получила несколько стипендий от университетов с мировым именем. Наука! Моими руководителями были крупнейшие светила. Пусть вас не смущает мой вид маленькой девочки. Я брэнди пью уже лет десять. В своей области я большой авторитет. Работала в Оук-Ридже. Теперь работаю вместе с Двораком в составе группы гражданских специалистов в лаборатории корпуса связи в Форт-Монмуте.

— Ну… — начал я и тут моя челюсть отвалилась, точно к нижней губе привесили гирю.

— Нет, я правда знаменитость. Можете как-нибудь почитать справочники.

— Ну…

— А чем вы занимаетесь?

— Я?

— Вы.

— Я частный детектив.

— Правда? — тут у неё отпала челюсть. — Впервые в жизни.

— Я тоже впервые в жизни вижу женщину-ученого.

Она поставил бокал.

— Пойдемте навестим Пола.

Я поставил свой пустой стакан рядом с её бокалом и последовал за ней к двери Пола. Она постучала. Потом ещё раз.

— Не надо! — остановила она меня, когда я взялся за дверную ручку. Но я не послушался: если Пол был занят с посетителем, то ему предстояла встреча с очередным.

Но посетителей у Пола не было.

Пол был в одиночестве. Он сидел в большом кожаном кресле. На нем был синий костюм белая рубашка, красный галстук и черные остроносые туфли. У него был широкий двугорбый подбородок, длинный тонкий нос, песочные волосы коротко подстрижены. Он смотрел прямо на нас с далеко не веселой усмешкой. Он сидел, широко расставив ноги, и каблуки его остроносых туфель глубоко вонзились в коричневый ковер — такой же, как в соседней комнате. У него были белые как воск уши, вокруг глаз виднелись белые круги, а на рубашке слева расползлось красное пятно. Даже издали мне стало ясно, что он мертв.

Она пронзительно вскрикнула. Раз. другой.

Я и не подозревал, что у этой малышки-ученой такие могучие легкие.

Потом в комнату начали сбегаться люди.

В особняке по-прежнему толпилось много людей, труп уже унесли, а из полицейских осталось только трое детективов: Абрамовиц, старший детектив, здоровенный молчун, Кэссиди, старший детектив, здоровенный молчун, и лейтенант Луис Паркер, тощий говорун. Прочими присутствующими были Рита Кингсли, Виктор Барри и Марк Дворак. Среди присутствующих находились также Марсия Кингсли и я.

Рита Кингсли была высокой блондинкой с белым лицом, чья полная фигура покоилась в пижаме желтого шелка. Виктор Барри оказался высоким шатеном с карими глазами, плотно сжатыми губами и бегающими желваками. На нем были мокасины, светло-коричневые брюки и белая спортивная рубашка. Марк Дворак: седые виски, серые глаза, черные ресницы, римский нос и тонкие черные усики. Долговязый и широкоплечий, в черном бархатном блейзере, черных брюках и черных же шлепанцах с кисточками. По моей грубой прикидке Рите было тридцать, Виктору тридцать пять, Марку чуть за сорок.

— …вы все находились в доме, так что каждый из вас мог его убить, говорил Паркер. — Мой долг предупредить вас, что все вы находитесь под подозрением и все, сказанное вами, может быть использовано против вас.