Генри Кейн - Кровавый триптих

Я даже не пытался угадать её возраст. У Эдвины Грейсон — у всех Эдвин Грейсон — нет возраста. Я не раз видел её на сцене. Эта была актриса с большой буквы, великая актриса, красивая, раскованная, своенравная, презиравшая общественные условности нашего времени, живущая в собственном мире, устроенном по её разумению. Для неё не существовало никаких преград. Она сама устанавливала для себя правила. Ее имя было постоянно связано со скандалами, которые никогда, впрочем, не потрясали моральных устоев, а всегда оказывались довольно забавными, и она неизменно была выше пересудов и недомолвок — даже люди, падкие на скандалы, знали это. Но мне никогда не доводилось ничего слышать о её связи с Адамом Вудвардом.

Я предложил ей сигарету, которую она отвергла. Тогда я закурил сам и начал ходить по комнате. Комната была просторная, хорошо обставленная. Типично женская комната: белый ковер, голубые стены, серо-розовые портьеры под цвет мебели, мягкие, уютные и очень удобные посадочные места.

— Вы никогда не танцевали, мистер Чемберс?

— Нет.

— Мне нравится ваша походка.

— Это цитата?

— Простите?

— Нет, ничего.

Она приблизилась ко мне.

— Вы высокий красивый мужчина с романтической профессией. Готова поспорить, вы пользуетесь успехом у женщин.

— Есть немного.

Она тронула меня за руку.

— И такой сильный. — Ее длинные красные ногти впились мне в кожу. Я выпустил струю дыма ей в лицо. — Вам больно?

— Да.

— Тогда почему же вы не отойдете?

— Только не от вас, сестра.

— Сестра! — Она рассмеялась. Зубы у неё были белые, ровные и правильной формы. — Все что угодно — только не сестра-монашка. У меня возникло безумное желание, мистер Чемберс — поцеловать вас.

Ну и балерина!

— Шутите? — недоверчиво спросил я.

— А вы попробуйте.

— Как нибудь в другой раз.

Ногти впились глубже.

— Ну же!

— В другой раз! — я отбросил её ладонь и отошел.

— А знаете, я сама себе нравлюсь.

— Слушайте, леди, перестаньте. Я на работе.

— Да зачем вам?

Она на миг одержала надо мной верх.

— Он же был старик. Быстрая смерть. Так и должно быть. Я бы хотела так же умереть.

— Но ведь… его убили. Кто-то его убил. И должен ответить за это перед законом.

— Вы полицейский?

— Я частный детектив.

— Вы полицейский?

— Нет.

— Тогда надзор за исполнением законов — не ваша прерогатива. Зачем вы вообще занимаетесь этим?

— Он же нанял меня. В качестве телохранителя.

— Но раз он умер — раз его убили, вы оплошали. Нет правда, выходит, не такой-то вы умелый… — дерзкие глаза оглядели меня с ног до головы, носик напрягся, — …телохранитель. Моя интуиция подсказывает, что вы куда способнее в качестве… мужчины.

Когда имеешь дело с артисткой, оказываешься в другом мире.

— Леди, я бы попросил вас…

— Так почему вы этим занимаетесь?

Я зашагал по комнате. Потом затушил сигарету в пепельнице. Я излагал ей причины, которые, как мне казалось, она была способна понять. Я уже собрался встать перед ней на четвереньки. И даже попытался.

— Оплошал как телохранитель — возможно. Но у меня есть оправдание. Масса оправданий. Но давайте пока не будем об этом. Вы актриса. У вас есть профессиональная гордость. Не могу себя причислить к актерам, но и у меня есть профессия, как и у вас, и у меня тоже есть некая профессиональная гордость. Мистер Вудвард заплатил мне семьсот долларов. Возможно, для вас это мелочь, но неважно. Его убили и мне это не по душе. Вот я и хочу добраться до тех, кто его убил. Можете назвать это профессиональной гордостью. Мне наплевать, как вы это назовете. Но мне надо довести дело до конца.

Она уперла руки в боки, грудь её вздымалась, глаза сверкали, и она глядела на меня точно добрая матушка на сыночка, который пришел с ней проститься перед отъездом в колледж.

— Я люблю вас, — сказала она.

— В другой раз.

— Нет, все-таки, что вам надо?

— Спасибо.

— Вы произнесли такую замечательную речь.

— Спасибо.

Ее улыбка превратилась в девчачью ухмылку.

— Я просто уверена, что вы великолепный любовник.

— В другой раз.

— Обещаете?

— Слово чести!

— Так что же вам надо?

Я сложил ладони. Они были влажными. Я насиловал свою природу, изображая труднодоступного.

— Вам известен кто-нибудь, кто ненавидел Адама Вудварда настолько, что желал его смерти?

— Нет.

— Это очень быстрый ответ.

— Я уже думала об этом. Как ваше имя, мистер Чемберс?

— Питер.

— Питер, я думала об этом с того самого момента, как это случилось. Если бы я кого-то знала, то сразу бы пошла в полицию, невзирая на то, что тем самым я бы… пошли бы сплетни, и весьма ядовитые… о нас с Адамом. Но нет никого — никого, мне известного. Он участвовал в большой политике, он был незаурядным человеком, у него конечно же были враги, но нет никого, кого я бы знала лично. Вот и все. Жаль. Но я ничем не могу вам помочь.

Здесь мне больше нечего было делать. До поры до времени.

— Спасибо большое.

— Выпьете чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Знаете, кроме шуток, вы мне нравитесь. Я бы хотела вас узнать поближе. — Она подошла к столу, выдвинула ящик, достала бумагу, перо, что-то нацарапала. — Вот. Это в театр. «Уэбстер». Приходите за кулисы. Сегодня. Отдайте эту записку охраннику. Давайте поужинаем после спектакля. Ждите меня в моей уборной.

Я взял записку не глядя. Сложил и сунул в карман.

— Слышали о Поле Кингсли?

— Да. Ужасно.

— Вы знали его?

— Конечно. Я частенько бывала у него в доме на Западной Сентрал-Парк. Как и Адам. Та ещё семейка! — её глаза сузились и она улыбнулась уголками рта. — Да, кстати, а кто из них рассказал вам обо мне… и Адаме?

— Виктор Барри. — Терять мне было нечего.

— Та-ак. — Теперь её рот злобно изогнулся. — А о себе и Рите он вам тоже рассказал?

— О какой Рите?

— Жене Кингсли. Он разве не рассказал вам, что Рита ненавидела Пола? Он не рассказал вам, что они трахались прямо у Пола под носом? Что три года они просили Пола дать Рите развод, а он ни в какую?

— Почему?

— Из вредности, по-моему. У Риты к Полу не осталось никаких чувств. Пол бегал за каждой новой юбкой из Техаса. Но развод ей не давал, хотя оба — Рита и Виктор — буквально умоляли его об этом.

Я двинулся к двери.

— Что ж, это мотив.

— Для чего?

— Для убийства Пола.

Ей почему-то такая мысль не пришла в голову. Она же была балерина, а не следователь. Глаза у неё расширились и лицо приняло виноватый вид.

— Вряд ли. У них бы духу не хватило. — Возможно, эта мысль не пришла ей в голову, а может быть, она сделала вид, что не пришла. — Мне надо сожалеть?

— Отчего?

— Оттого, что у меня появилось мстительное искушение распустить сплетни.

— Обсудите это со своей совестью. — Я дотронулся до замка. На её двери был только один замок.