Росс МакДональд - Полосатый катафалк (Сборник)

Уиллс ответил упрямо:

— Пайк Гранада хороший полицейский. Чем его потерять, я предпочту, чтобы подонка вроде Донато пристрелили хоть десять раз.

— А вам известны его прежние отношения с Донато?

— Да, известны! — Уиллс повысил голос. — Пайк с рождения живет здесь и знает в городе всех. В частности, и это делает его для меня особенно ценным.

— Он хорошо знал Бродмена?

— Очень хорошо. Он работал в отделе, занимающемся закладчиками… — Лицо Уиллса превратилось в серебряную маску. Потом потемнело, словно серебро мгновенно покрыла чернь. Он сказал глухо: — Что такое?

— Гранада вчера успокаивал Бродмена, который до этого был достаточно бодр. А потом Бродмен внезапно умер.

— Бродмена убил Донато, вы же знаете.

— Отрицать Донато уже ничего не может.

Уиллс молча посмотрел на меня. Молчание это было прошито и заткано больничными шумами: мягкими шагами сестер, отзвуками голосов, стуком закрываемой двери.

— Мне это не нравится, мистер Гуннарсон. Вы распускаете язык, и это мне не нравится. Гранада один из лучших моих людей. И то, что вы говорите, — подсудная клевета.

— Вы его начальник. Кому еще мог бы я сообщить свои подозрения?

— Уж во всяком случае никому другому, учтите на будущее.

— Это угроза?

— Я не то имел в виду. Хотите знать мое мнение, так вы перегибаете палку. Вам надо осторожнее выбирать выражения.

— Вас устраивает, что Гранада вам не подчиняется?

Во мне говорил гнев, и я сразу же пожалел о вырвавшихся у меня словах. Мои глаза обжигала боль и проникала глубоко в мозг, но хуже всего была невозможность решить, рождена ли она тем, что я знаю правду, или тем, что я ее не знаю. Уиллс буркнул что-то невнятное и рефлекторным движением ударил по стене рукой. Тут он вспомнил о зажатом в ней бумажнике.

— Берите. Кому он нужен?

Возможно, он хотел протянуть бумажник мне, но разжал пальцы слишком рано, бумажник вырвался из них и заскользил по железным ступенькам. Я пошел вниз за ним, а Уиллс пошел вверх, к Гранаде. Дверь за ним закрылась.

Доктор Саймон был пожилым человеком, сохранившим увлечение своей профессией. Кабинет его помещался в угловой комнате с окошком почти под потолком и был освещен плафоном, который, видимо, никогда не выключали. В его мертвенном свете доктор выглядел землисто-бледным, точно один из кадавров, находящихся в его ведении.

— Травма головы дает порой непредсказуемые последствия, — сказал он. — И может проявиться не сразу, как я уже объяснил лейтенанту Уиллсу. Причина — кровоизлияние и возникновение тромба.

— А тромб вы обнаружили?

— Нет. И череп цел. — Он поднял изящную руку с пожелтелыми от никотина пальцами и выстучал несколько глухих тактов на собственном черепе. — По правде говоря, я подумываю о том, чтобы еще раз в нем покопаться.

— То есть полного вскрытия вы не произвели?

— Оно было настолько полным, насколько подсказывали обстоятельства. Я обнаружил несколько кровоизлияний в мозг, которые могли стать причиной смерти… — Он явно не договаривал.

— Вы не убеждены, что он умер от повреждений головы?

— Не вполне. Мне доводилось видеть людей, которые спокойно разгуливали с такими же серьезными травмами. Хотя, — добавил он сухо, — я отнюдь не рекомендую прогулки для лечения травм мозга.

— Но если не они стали причиной его смерти, то что же? Его задушили?

— Никаких признаков этого я не обнаружил. Практически всегда остаются внешние повреждения — разрывы подкожных сосудов. Подобных внешних следов я не нашел, как и внутренних повреждений в области шеи.

— Вы абсолютно уверены?

Вопрос был нетактичным. Доктор бросил на меня быстрый настороженный взгляд. Я уязвил его профессиональную гордость.

— Можете сами взглянуть на труп, если вам угодно.

Труп лежал на столе в соседнем помещении. Я хотел подойти к нему и не смог. Моя корейская закалка, видимо, заметно поизносилась. Покойник словно излучал знобкий холод. Я понимал, что это фантазия, — просто помещение было холодным. Однако к Бродмену я так и не смог подойти. Саймон посматривал на меня с легким злорадством.

— Я намерен заглянуть в грудную полость. Если обнаружу что-нибудь, мистер Гуннарсон, то сообщу вам.

Но я почти его не слушал. За прорезиненными занавесками, неплотно закрывавшими арку двери, я увидел в соседнем помещении стену, составленную из ящиков. Один из них был наполовину выдвинут; на табурете возле него, низко склонив закутанную в шаль голову, сидела женщина, вся в черном.

Саймон прошел сквозь занавески и потрогал ее за плечо:

— Миссис Донато, вам нельзя оставаться в таком холоде. Вы простудитесь.

Я решил, что это мать Гэса Донато. Но тут она повернула лицо с глазами как два черных ожога. Секундина, вдова Донато.

— Я рада буду схватить двустороннюю аммонию и умереть, — ответила она.

— И глупо. Поезжайте домой, поспите — и почувствуете себя лучше.

— Я не могу спать. У меня все в голове вертится.

— Я выпишу вам рецепт на снотворное. Зайдете с ним в больничную аптеку.

— Нет. Я хочу тут остаться. У меня есть право. Я хочу остаться тут с Гэсом.

— Разрешить вам это я не могу. Вы вредите своему здоровью. Идемте-ка ко мне в кабинет! — потребовал Саймон. — Я дам вам рецепт.

— У меня нет денег.

— Я выпишу вам бесплатный рецепт.

Он сжал ее руку повыше локтя и заставил встать. Она поплелась рядом с ним, волоча ноги.

Я ждал у дверей аптеки. Наконец Секундина вышла, щурясь от слепящего света.

— Миссис Донато?

Она узнала меня не сразу, как и я ее в морге. В двух шагах от нее под ярким солнцем мне стало понятно, что с ней сделала эта ночь. Изменился ее возраст. В ее облике и жестах исчезла молодость, появилась свинцовость пожилых лет. Сила тяготения лишила ее плоть упругости, а солнце было к ней беспощадно.

— Я Гуннарсон, адвокат, миссис Донато. Вчера вечером я виделся с Тони Падильей. И сегодня утром у меня с ним был небольшой разговор. Он сказал, что у вас есть важные сведения.

Ее лицо обмякло.

— Тони это приснилось. Я ничего не знаю.

— Что-то, связанное со смертью вашего мужа, — сказал я. — И не только. Он сказал, что Гэс не убивал Бродмена.

— Этого не говорите! — Ее пальцы клещами сомкнулись на моей руке.

Она оглянулась по сторонам, посмотрела на озаренный солнцем перекресток. На автобусной остановке студентки-практикантки щебетали, как белогрудые пичужки. Взгляд Секундины, казалось, с силой отодвинул реальность. Он создал зону отчуждения, пустую и холодную, вакуум в солнечном свете, и туда хлынул мрак, переполнявший ее душу.

Я взял ее под локоть и повел. Тело ее двигалось медленно и неохотно. Мы перешли улицу наискось к автобусной остановке на противоположном углу. Я уговорил ее сесть на пустую бетонную скамью под перечным деревом. Тень его листьев легла на наши лица, словно прохладное кружево.