Павел Светличный - Киндер-сюрприз для зэка

Лине впервые в жизни не хотелось мороженого. Но и обижать Макса ей тоже не хотелось. Поэтому она, изображая радость, развернула шелестящую фольгу и принялась откусывать маленькие кусочки, которые сейчас казались ей абсолютно безвкусными.

— Осторожно, — тревожно сказал Макс. — Не так быстро, не то — горло простудишь.

— Ага, — кивнула Птица и оглянулась по сторонам. — А где автобус?

— Сейчас подадут, — ответил он. — Туда, к третьей платформе.

На какое-то время повисло неловкое молчание, в которое вмешивалось лишь урчание моторов да гомон окружающих.

— Давай я подержу сумку, — предложил Макс, чтобы хоть как-то разорвать эту мучительную бессловесность.

Птица кивнула и, сбросив с плеча свою драгоценную поклажу, протянула ему рюкзак. Ей тоже хотелось сказать что-нибудь значительное, что Лазарев запомнил бы на всю жизнь, но слов не было, они куда-то исчезли, оставив после себя ощущение бессилия и пустоты.

Всё тот же металлический голос сообщил о начале посадки на автобус до Белгорода. Лина и Макс, не сговариваясь, взялись за руки и направились к, попыхивавшему синеватым дымком, «Икарусу» уже довольно почтенного возраста.

— Бабушка знает о твоём приезде? — спросил Макс.

— Конечно, — соврала Птица. — Я же написала. Она, наверное, уже волнуется, куда это я подевалась.

— Может быть ей позвонить?

— У неё телефона нет, — заявила Лина. — Да и не стоит. Скоро уже приеду.

— Ну, раз так …

— А ты куда теперь?

— Не знаю, — пожал плечами Макс. — Наверное к вам, в Рыжеватово.

— Только не говори, что видел меня, — предупредила Птица. — Хорошо?

— Хорошо, — серьёзно кивнул Макс. — Что, серьёзные неприятности?

— Ты же видел, — сказала Птица, имея ввиду вчерашнее происшествие неподалёку отсюда.

— Да уж, — подтвердил Макс. — Больше помочь ничем не нужно?

— Да нет. Правда…, - Лина остановилась, секунду раздумывая, говорить Лазареву или нет, потом решилась. — Та девочка, новенькая … Вита. Помнишь, я тебе о ней говорила? Даже если она не твоя дочь, помоги ей, ладно? Обязательно помоги. Ей очень плохо …

Птица замолчала, запутавшись и не зная, как толком выразить то, что засело у неё внутри и не давало покоя всё это время.

— Я не помню её фамилии. Но тебе, наверное, скажут. У нас в группе одна Вита. Помоги ей.

— Хорошо, — серьёзно ответил Макс. — Помогу.

— И ещё мальчишка. Он живёт в пятьдесят второй квартире, на третьем этаже возле подвала, в котором мы ночевали. Его зовут Юра.

— Знаю, — подтвердил Макс. — Тысяча шестьсот за мобилку?

Птица кивнула и протянула деньги, лежавшие у неё в кармане платья.

— Отдай, если сможешь. А то ему влетит от родителей.

Макс отстранил её руку с деньгами:

— Оставь. Тебе ещё может понадобиться. Мало ли что, дорога всё-таки. А к нему я заеду. Не беспокойся, всё будет в порядке.

— Спасибо, — опустила глаза Птица.

Мимо них деловито прошагал низенький, крепко сбитый шофёр в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и кожаной жилетке поверх неё. Сжимая в руке путевой лист, он легко поднялся по ступенькам внутрь салона, где замер на площадке, пересчитывая взглядом пассажиров.

— Пора, — грустно сказал Макс.

Птица выбросила обёртку от мороженого в стоявшую рядом урну, аккуратно вытерла руки носовым платком и повернулась к Максу.

— Пора, — тихо подтвердила она.

Макс качнул головой, как будто ему мешал туго накрахмаленный воротник сорочки, взглянул на стоявшую перед ним Лину с распущенными по плечам волосами, хотел что-то сказать, но не издал ни звука. Вместо этого он шагнул к раскрытой двери «Икаруса»:

— Послушайте, — водитель, закончивший подсчёт, вопросительно уставился на него, — с вами едет девочка. Девять лет. Позаботьтесь о том, чтобы всё было в порядке.

— Выходить где будет? — деловито осведомился коротышка.

— В Белгороде. На автостанции.

— Без проблем, — кивнул водитель. — Не волнуйтесь, папаша, доставим в лучшем виде. Пускай проходит и занимает место. Уже отправляемся…

Обращение «папаша» смутило Макса, и он почувствовал, как его щёки обдало жаром. Поправлять низкорослого ковбоя дорог он не стал; вместо этого лишь откашлялся и бросил коротко:

— Спасибо.

Водитель, сверявший по ведомости количество имевшихся в наличии пассажиров с числом проданных билетов, рассеянно кивнул, не поворачивая головы.

— Ну, вот и всё, — Макс протянул Птице рюкзак.

Лина, кусая губы, взяла свои пожитки, а затем, не в силах сдержаться, бросилась к Максу и обняла его. Он, задохнувшись, обхватил девочку руками, присел на корточки и крепко прижал её к себе. На несколько долгих, как жизнь, мгновений они замерли вот так, на глазах у всех, зажмурясь, не чувствуя ничего, кроме друг друга. Затем Лина шепнула Максу на ухо: «Прощай!» и, подхватив рюкзак, взбежала по ступенькам автобуса.

Она миновала длинный проход, по обе стороны которого тянулись кресла, занятые пассажирами, и остановилась почти в самом конце салона, где два ряда пустых сидений отделяли её от ближайших соседей. Лина взобралась на своё место, отдёрнула занавеску и увидела Макса, жадно выискивавшего её в широких окнах «Икаруса». Когда он заметил Птицу, губы его дрогнули и сложились в вымученную улыбку. Лина тоже попыталась улыбнуться, но и у неё ничего не получилось.

Дверь «Икаруса» закрылась с недовольным ворчанием. Автобус дрогнул и медленно отошёл от платформы. Макс подбежал к окну, чтобы лучше видеть лицо девочки, и вскинул руку в прощальном взмахе. Лина тоже помахала ему в ответ.

Водитель ускорил ход. Макс шагал всё быстрее и быстрее, не отрывая взгляда от окна, за которым сидела Птица. Она продолжала махать ему рукой, но «Икарус» деловито фыркнул, разгоняясь, и покатил вперёд, глотая асфальтированные метры. Лина взобралась с ногами на сидение и прижалась щекой к стеклу, жадно ловя взглядом удаляющегося Макса, пока его высокая фигура не стала совсем крошечной, а затем, и вовсе, исчезла из виду.

Тогда Птица медленно повернулась и застыла, чувствуя, как что-то оборвалось у неё внутри. Она сжала губы, пытаясь сдержать несущиеся из груди рыдания, но одинокая слезинка уже выкатилась из её глаз и упала вниз, на подол дешёвого ситцевого платья. За ней другая пробежала по щеке, оставив после себя мокрую дорожку. А затем слёзы полились неудержимо, словно одолев невидимую преграду внутри Лины, и она заплакала горько, навзрыд, обхватив руками свой многострадальный рюкзачок, крепко прижимая его к себе и раскачиваясь вместе с ним на сидении. Она глотала слёзы, давясь рыданиями, и иногда постанывала, как маленький волчонок, который в боли и страданиях стал превращаться в человека. Лина плакала, и ледяная корка, сковавшая её сердце за последние годы, таяла и исчезала, смешиваясь со слезами, унося с собой всю злобу и жестокость, которые окружали её до сих пор. Она хотела остановиться, но не могла и лишь вздрагивала всем телом, кусая кулак, пытаясь хоть как-то заглушить свои слёзы, чтобы к ней не начали приставать с ненужными расспросами.