Инна Тронина - Четвёртая четверть

А мать очень хотела увидеть будущую невестку. В Донбассе дома Бабенко и Матвиенко стояли по соседству. И Липка буквально выросла на глазах будущей свекрови. Но потом они перестали встречаться — оказались в разных государствах. Мать помнила Липку девчонкой с косичками, которая бегала по двору в панамке и в трусиках. А вот женщиной, матерью восьмимесячного сына, никак не могла её представить.

Вообще-то матери больше нравилась Оксана, с которой Микола не расставался всё лето. Правда, мать уже тогда поняла — жёсткий нрав у девчонки. Она сама, как парубок*, бедовая. Вряд ли хорошая семья у них с сыном получится. Мать настрадалась за свою жизнь, и хотела уважения, чтобы её слово было решающим на семейных советах. А Оксанка уж никак не тянула на роль покорной невестки.

Может быть, потому Микола и решил сделать предложение Олимпиаде. Та казалась весёлой, послушной, доверчивой. Октябрина Михайловна Бабенко, царствие ей небесное, любила младшую дочь сильнее, чем старшую. Говорила, что у Липки нрав лёгкий. А Оксанка всё время огрызается на любое замечание. Того и гляди, совсем отобьётся от рук.

Так и получилось. Сначала Оксана родила дочку без мужа. А потом и Липка с неё пример взяла. Микола долго убеждал мать, что отталкивать дивчину не нужно. Надо спасать её, иначе совсем пропадёт. Не ошибся — пропала. Погибла от его собственной руки. И теперь Микола вспоминал, как легко, оказывается, входит нож в человеческое тело. Действительно, будто в масло.

На всякий случай, чтобы не выжила, он попытался перерезать Липке горло, но в комнате заплакал ребёнок. Пришлось бежать к нему, укачивать, чтобы раньше времени не всполошились соседи. А потом уже его обуял страх. И Микола, кое-как засунув младенца в конверт с капюшоном, убежал из квартиры. Дверь он не запер. Пусть найдут тело и похоронят по-христиански…

Эх, не знал, что так получится! Поздоровался с Липкиной соседкой на Пресне, не таясь, когда шёл к подъезду по двору. Теперь все подтвердят, что видели Миколу вечером, перед убийством. Но ведь нужно доказать, что именно он убил. У Липки ещё два сожителя было. И на них больше похоже, что могут схватиться за нож.

Чугунов — амбал из охраны агентства Озирского. Андрей Георгиевич — тоже будь здоров. Больше похож на бандита, чем на мента. Да, Микола шёл к Липке открыто, с гвоздиками в руках. Их было девять штук. Когда выходил из лифта, зацепился за створку, да и сумка мешала. Один цветок сломался, и осталось восемь. Микола испугался дурной приметы, и быстро убрал ещё один цветок. Олимпиада равнодушно поставила букет в вазу. Там гвоздики и остались. Наверное, скоро завянут.

Изо рта у Андрейки выпала соска, скатилась на пол. Совать обратно её назад было нельзя — слишком грязная. Ребёнок немедленно проснулся, зашевелился, начал курлыкать. Микола понял, что теперь его не успокоить. Ещё раз оглянулся на дверь тамбура, и сердце полетело вниз, как в пропасть. Лоб мгновенно взмок. В вагоне вошли три мента в «ночном» камуфляже, и все направились к Матвиенко.

Это был обычный патруль. Такие группы проверяли все пригородные электрички, особенно ночью. Нормальные люди боялись ездить в это время из-за хулиганов. Вряд ли патруль ищет именно Миколу. Но всё равно лучше смыться, пока не поздно. Если сейчас будет станция, и дверь откроется, можно выйти и затеряться в темноте. Лишь до тех пор не зацапали.

Конечно, Микола не валяется пьяный и не дебоширит. Но всё-таки у него есть шанс попасть под подозрение. Почему парень везёт так поздно ребёнка из Москвы в Тверь? Рядом с ним нет женщины. Да ещё выглядит подозрительно — замызганный, с блестящими глазами. Могут и за наркомана принять.

Не похоже, что ребёнок — его сын или младший брат. Слишком по-разному они выглядят, и одежда на Миколе ветхая. А Андрейка — как с витрины магазина. А если развернуть ребёнка, да понюхать, всё станет ясно. Ему давно не меняли памперс, да ещё напоили пивом…

Сейчас нельзя бежать — патруль догонит и справится с чахоточным задохликом шутя. Тогда уж точно сам себя выдашь. Лучше сидеть спокойно. Лишь бы документы не спросили. А то увидят, что украинец, и привяжутся. Те пользуются в Москве правами чуть большими, чем чеченцы и прочие кавказцы. Тогда — хана, без вопросов.

Менты покажут свою русскую удаль, ещё ничего не зная об убийстве Липки. Просто со скуки бока намнут, или чего похуже. Посадят в КПЗ, продержат до понедельника. И тогда выяснится, что Матвиенко не только болтается в Москве без регистрации, не только похитил грудного ребёнка, но ещё и убил его мать.

Мама, мамка моя родная! В таком случае мы с тобой никогда уже не встретимся. И даже свидания не получится. У тебя нет возможности обивать пороги в столице России. А меня в Донбасс тоже никто не повезёт.

Микола видел лицо матери — старушечье, усталое, несмотря на сорок два прожитых года. В последнее время она много говорила о смирении, о терпении, об умении прощать, сносить обиды. Раз всё равно ничего не поделаешь, лучше научиться жить на коленях. Всё не в сырой земле.

Сын спорил, не соглашался. Уверял, что стыдно взрослому мужику терпеть и прощать, позволять плевать себе в глаза. А теперь жалел, что не прислушался к словам матери. Мог бы просто хлопнуть дверью, уйти от Липки, и никогда больше не возвращаться. Обругать её тоже надо было, и как можно обиднее. Но пусть бы оставалась живой, с сыном. А Микола устроился бы в жизни, чтобы доказать Липке, какая она была дура…

Он вернулся бы в Макеевку, попробовал начать новую жизнь. Пошёл учиться или работать. И жену подыскать можно было. Свободные девчата в округе имелись, и все хотели замуж. Мог бы устроить дом своей мечты не в Подмосковье, а на родине, среди подсолнухов и мальв.

А Липка пусть бы сохла по своему Озирскому, который никогда на ней не женится. После графини-то зачем ему простая девчонка? Чугунову, конечно, просто жилплощадь нужна. У него в квартире все друг у друга на головах сидят. Он потом просто отсудит себе комнату, и сделает ручкой.

Чугунов Липку не любит, просто вешает ей лапшу на уши. Потому и не ревнует, даже когда застаёт Миколу у неё в постели. Равнодушному легко утираться. А тут взбрыкнёшь — и лишишься приятных перспектив переехать в Липкины хоромы. Лучше прослыть выдержанным и спокойным, как каменный забор.

«Бьёт, значит, любит!» Микола раньше никак не мог понять смысл этой пословицы. Считал подобные выражению дикостью. И только теперь понял — да, верно! Чугунов, в крайнем случае, мог подыскать другую невесту. Для нет разницы, на ком жениться — лишь бы была с квартирой. Из-за Липки он не стал бы осложнять себе жизнь. А вот Микола схватился за нож, как отпетый бандит и ревнивец.

Конечно, не из-за московской прописки он так поступил. И несправедливо его в этом подозревали. Обошёлся бы, в конце концов — не смертельно. У него руки из плеч растут. Любую мужскую работу способен делать. И по хозяйству спокойно управится, и плотничать может. Кроме вагоновожатого, в состоянии работать автомехаником, шофёром. И повеселиться не прочь — хоть на гитаре, хоть на гармошке, хоть на бандуре сыграет. Короче, есть, что предложить будущей жене. Может, и москвичка попроще нашлась бы…