Энтони Бруно - Психопат

Все трое нахмурились, напряженно вслушиваясь, пытаясь определить, где лежит микрофон. Потом послышался громкий скрип. Они глядели в палату сквозь зеркало. Где же эта чертова штука?

Громкий хруст. Красный огонек магнитофона мелькнул и погас. Звук оборвался.

Каммингс указала на зеркало:

— Посмотрите на Иммордино. На его ступню.

Сол что-то растирал на полу, словно гасил сигарету. Целую минуту, неторопливо, старательно. Потом поднял голову и поглядел на зеркало. Прямо на них, словно зная, что они наблюдали оттуда.

Тоцци покачал головой:

— Черт.

Гиббонс вытер нос:

— Скверное дело.

Каммингс в сердцах швырнула парик на пол.

Гиббонс повернулся к ней:

— Вы по-прежнему считаете его сумасшедшим?

Она подняла парик и смело встретила его взгляд:

— У меня нет других оснований. То, что он раздавил микрофон, ничего не доказывает.

— Господи! Тоцци, ты слышишь?

Но Тоцци не слушал. Он стоял перед зеркалом, глядя на крупное, тупое лицо Сола, и думал о Джоне, о крови в машине Стэси, в ушах у него стоял звук застегиваемой «молнии». Челюсти его были плотно стиснуты.

Сестра Сил стояла перед зашторенным окном гостиной, хмуро глядя в узкую щель между занавесями. Она не смела не только их раздвинуть, но даже коснуться. Заметив ее в окне, могут сфотографировать, а ей это совсем ни к чему. Она и так ждала неприятностей из офиса архиепископа Лихи. Что неприятностей не избежать, она не сомневалась. Ни к чему, чтобы ее фотографировали. Если этим ужасным людям на улице удастся сделать такой снимок и сотрудники архиепископа увидят его, это лишь осложнит дело.

Монахиня покачала головой и стала наблюдать за Солом, который расхаживал перед домом, беседуя со своими руками, шаркая ногами, нанося удары по воздуху, совершая нелепые боксерские движения. Знай она, что будет так, ни за что не взяла бы брата из больницы. За ним наблюдают не меньше десяти сыщиков. Два молодых человека в костюмах, очевидно из ФБР. Толстый мужчина в облегающей спортивной куртке должно быть, из полиции штата. Остальные, одетые в легкие нейлоновые куртки и джинсы, похожи на жителей бедного района, такого, как этот, но все они белые, так что, похоже, тоже полицейские. У троих фотоаппараты, у одного видеокамера. Они снимают Сола, а он расхаживает, бормочет и ведет себя по-идиотски. Позор.

Она просила брата не делать этого. Просила совсем не появляться здесь. Но он совершенно ее не слушает. Что ему ни говори, Сол непременно сделает по-своему. Теперь он опорочит доброе имя приюта Марии Магдалины, свяжет ее дело со всеми дурными поступками, которые приписывают брату. Господи, зачем он это делает? Она настоятельно просила его не выходить, не привлекать внимания к приюту. И вот результат.

Сол всегда поступает, как ему заблагорассудится. Не думает ни о ком, кроме себя. Иногда ей кажется, что слухи о нем отчасти правдивы.

Сол далеко не святой, это она прекрасно знает. В юности связался с дурной компанией и под ее влиянием покатился вниз. В глубине души она подозревает, что брат кое в чем виновен, но, конечно, он не убийца и не известный громила, каким его представляют. Нет-нет. Она отлично знает Сола. На такие злодеяния он неспособен.

Все, что бы Сол ни совершил в прошлом, может проститься. Бог милостив, поэтому она и согласилась хранить маленький секрет брата, поддерживать всеобщее мнение, что Сол психически болен. Он давно сказал ей, что это его способ искупить свои грехи, что, живя такой жизнью, жизнью неразумного человека, и подвергаясь соответствующей изоляции, он исполняет епитимью. Его пребывание в психиатрической больнице было высшей епитимьей, и поначалу она думала, что ему это полезно, как удаление от мира в монастырь. Но больница его испортила. Она не очистила его души. Он стал злобным и мстительным. Судя по тому, как обращается с ней после того, как отдан под ее опеку.

При виде того, как брат разыгрывает из себя дурака на тротуаре, Сил прослезилась. Видимо, епитимья не принесла никакого толка. Видимо, он все еще грешен. Может, закоренелый, нераскаявшийся грешник. Может, он постоянно лгал ей. Может, она совершенно не знает его.

Внезапно монахиня вспомнила сообщение Гиббонса, что у Сола лежит большая сумма в швейцарском банке и есть какая-то собственность в Панаме. Сняв очки, она вытерла глаза. Что теперь думать о нем?

— Сестра! Сестра!

Люси, ее помощница, быстро сбегала по лестнице. Бедная женщина хваталась за вздымающуюся грудь, дыша с большим трудом. Ей просто необходимо сбавить вес.

— Успокойся, Люси. В чем дело?

Та не могла выговорить ни слова. Указала пальцем вверх, безмолвно тараща глаза.

— Кто-то из девочек? У Шевон начались выделения?

Люси вечно паникует, когда кто-то из девочек собирается рожать.

Женщина потрясла головой, продолжая указывать вверх.

Потом наконец выдохнула:

— У вас в комнате! Дональд! Идите! Быстрей! Быстрей!

Сил нахмурилась. Дональд? Он должен мыть туалет наверху. Что же случилось? Она уже несколько раз говорила Солу, что пилюли Дональда кончаются, но Сол пропускал это мимо ушей. Она решила экономить лекарство, растягивая время между приемами.

Подхватив юбку, Сил заторопилась наверх:

— Дональд? Дональд? Голубчик, что ты там делаешь?

Взбежав на площадку второго этажа, она услышала его плач.

— Дональд?

Сил широким шагом понеслась к своей комнате в задней части здания.

— Дональд, я обращаюсь к тебе. Отвечай.

Дойдя до порога и взглянув на свою кровать, она чуть не рассталась с жизнью.

— Дональд!

Парень лежал на кровати, почти голый, одежда его валялась на полу. Ее головной платок, который она носила с длинной рясой, косо сидел на его стрижке, по щекам парня текли слезы. Кожа его, бледная до синевы, была совершенно безволосой. Одну руку он держал в трусах, в другой сверкали ножницы. Большие, хранившиеся обычно на кухне. Он держал их раскрытыми, словно опасную бритву. Перед глазами Сил промелькнуло видение распятого Христа — окровавленного, изнуренного, в грязной набедренной повязке. Она быстро перекрестилась и бросилась в комнату.

— Дональд, положи ножницы.

Говорила она спокойно и твердо, как некогда с девчонками, покушавшимися на самоубийство.

Он отрицательно покачал головой, обливая горькими слезами накрахмаленный платок.

Сил подошла ближе.

— Дональд, что ты собираешься делать?

— Я нехороший, — плаксиво протянул он. — Очень нехороший. Думаю о них, и все тут. Я нехороший.

— О ком ты думаешь, Дональд?

Он в отчаянии замотал лежащей на подушке головой.

— О девочках. — Посмотрел на свои трусы. — Я ничего не могу поделать. Он поднимается сам собой. Я нехороший.

— Нет, Дональд, ты ошибаешься. — Она протянула руку. — Дай сюда ножницы.