Наталья Александрова - Закат на Босфоре

– Вот, значит, как здесь встречают, – пробормотал Борис. – Добро пожаловать в Константинополь!

Со стороны освещенной улицы послышался окрик полицейского, затем топот ног подбегающего человека. Борис в панике огляделся. Быть схваченным на месте преступления прямо над свежим трупом не входило в его планы. Разумеется, полковник Горецкий вызволит его со временем, но потратит на это много английских денег, потому что турецкие полицейские, возможно, и обладают какими-то достоинствами, но неподкупность в их перечень не входит. Английских денег Борису было не жаль, но тратить время на разбирательства с полицией тоже не хотелось.

Борис сделал несколько шагов, собираясь дать деру, но тут, как по волшебству, в стене отворилась маленькая дверь, и там показалась закутанная до глаз женская фигура. Женщина схватила Бориса за руку и втащила внутрь, бесшумно притворив дверь и повернув ключ в замке. Борис невольно усмехнулся. Все это уже было когда-то – женщина спасала его от рук бандитов. Он откинул край покрывала, ожидая увидеть голубые глаза и белокурые локоны Анджелы, но с удивлением обнаружил, что перед ним стоит немолодая женщина мусульманского вида. Она без улыбки и не издав ни звука указала рукой направление и пошла вперед. Борис со вздохом последовал за ней, выбора у него не было. Шли они недолго – только выбрались из маленького темного коридорчика в более просторный и освещенный. Турчанка открыла ключом дверь и впустила Бориса в небольшую комнатку. Там помещались только шкаф с зеркальными дверцами, кушетка, заваленная ворохом одежды, и туалетный столик с небольшим зеркалом, перед которым были выставлены бесчисленные баночки с кремами, румянами и белилами. В углу стояла раскрытая ширма китайского шелка. Ширма была старая, шелк выцвел, но нарисованные птицы глядели на Бориса почти живыми бусинками глаз. Он понял, что оказался в уборной Анджелы, и что сама хозяйка еще выступает в зале. В комнате была еще одна дверь, которая, надо полагать, вела в зал к публике, а этой, через которую только что прошел Борис, Анджела пользовалась, когда ей нужно было ускользнуть от назойливого внимания мужчин.

Турчанка кивнула Борису на кушетку и скрылась за ширмой. Борис присел, сдвинув в сторону розовый атласный халатик, отороченный перьями. В комнате было душно и приторно пахло духами и всевозможными притираниями.

Из зала послышался гул аплодисментов, крики «Браво!», а также те странные звуки, которые издавали турецкие и албанские офицеры, выражая свое восхищение. Крики приближались, совсем близко от двери слышался смех и топот ног. Голос Анджелы терялся в этом шуме.

Борис вскочил с кушетки и нырнул за ширму. Старуха невозмутимо рылась в каких-то сундуках и не обратила на Бориса никакого внимания. Послышался стук распахнувшейся двери, Борис приник к щелке в ширме и увидел следующую картину. Следом за Анджелой в комнату ворвался тот самый толстый усатый француз. Дверь захлопнулась, оставив в коридоре остальных преследователей. Офицер устремился к Анджеле, говоря, что она его очаровала и он совершенно потерял голову, иначе никогда не позволил бы себе ворваться к ней без приглашения. В его словах была доля правды. Анджела не выглядела растерянной, очевидно, подобные сцены в этом кабаре происходили довольно часто.

– Господин офицер, – строго произнесла она, отходя от своего назойливого поклонника подальше, – я очень рада, что вам понравилось мое пение, но сейчас позвольте мне остаться одной – мне нужно переодеться.

Толстяк рухнул на колени и пополз к ней, протягивая золотую безделушку – не то браслет, не то кулон – Борису было плохо видно из-за ширмы. Анджела начала проявлять признаки беспокойства. Толстяк обнял ее колени, она оглянулась беспомощно в сторону ширмы, и тогда Борис решил вмешаться.

Он выскочил на середину комнаты и одним движением отбросил толстяка на кушетку. Это было нелегко в буквальном смысле слова – толстяк весил верных восемь пудов. Борис крякнул, но все-таки выполнил необходимый маневр. От неожиданности француз не сопротивлялся.

– Позвольте спросить, – холодно начал Борис по-французски, – что вы делаете здесь, в комнате дамы?

Он отводил глаза и хмурил брови, потому что никак не мог принять происшедшее – уж больно опереточным духом веяло от событий, так и хотелось дать толстяку пинка в зад. И тем не менее нож, который предназначался Борису, был вовсе не бутафорским, поэтому следовало настроиться на серьезный лад. Офицер встал, выкатил глаза и рявкнул, шевеля усами, как таракан:

– Ах, этот несносный русский! Как же вы мне надоели еще в зале!

– Чем подсылать убийц из-за угла, – процедил Борис, – не угодно ли встретиться со мной в открытую? Я русский офицер и привык драться честно.

– Что? – завопил француз. – Вы смеете говорить такое Гастону Леру? Да знаете ли вы, что я воевал при Сомме?

– Господа, господа! – пыталась вмешаться Анджела.

В дверь стучали, но Борис с французом не обращали на это никакого внимания.

– Вы обратились ко мне с гнусным предложением – купить то, что мадемуазель подарила мне от всей души. И когда я не согласился, вы оскорбили меня и подослали двух мерзавцев с ножом.

– Я подослал убийц? – кипятился француз. – Да за кого вы меня принимаете? Даю вам честное слово французского офицера, что не имею к этому никакого отношения… Кстати, куда же делись эти так называемые убийцы? – ехидно осведомился Гастон Леру.

– Я ведь говорил, что умею драться, – напомнил Борис.

– Господин Леру, у меня есть свидетель нападения на этого мосье, – звонко произнесла Анджела. – Это моя служанка.

– Говорю вам, я ничего не знаю! – раздраженно крикнул толстяк. – Хотя, возможно, Фракен… Мы были пьяны… Так или иначе, прошу простить мадемуазель за скандал, – он поклонился Анджеле и вопросительно взглянул на Бориса.

– Думаю, инцидент исчерпан, – поспешно ответил тот и добавил по-русски: – Шел бы ты отсюда поскорее.

Француз вышел, раздраженно качая головой и бормоча что-то под нос. Анджела отвернулась к зеркалу на туалетном столике и взяла в руки щетку. Борис опять присел на кушетку и кашлянул, нарушив затянувшееся молчание.

– И часто вам приходится принимать таких нежелательных визитеров? – в голосе его прозвучало недовольство.

– Я привыкла, – ответила она, не оборачиваясь.

– Вам нравится такая жизнь? – не унимался Борис.

– Французский пьяница ничем не хуже английского проходимца или турецкой свиньи, – раздался ответ.

– А как вы квалифицируете русских?

– Никак, – она повернулась и посмотрела Борису в глаза, – русские нечасто приходят в кабаре, им не до этого…

– Вы правы. – Борис придвинулся на кушетке поближе к столику.