А. Веста - Доля ангелов

– Этот маньяк так пялился на тебя. Он сначала задушил бы меня, а потом...

– Маньяки идут на запах жертвы, – бросает Маша.

– Да, ты не похожа на жертву. У тебя, должно быть, черный пояс по каратэ? Но эти коммандос, откуда они взялись?

– Если за нами подъехали крутые парни, значит им что-то нужно. И нужно от тебя!

– Почему от меня? Остановились-то из-за тебя! Хотя, знаешь... перстень! Но ведь его у меня уже нет! Но ты права: охота началась! И все это как-то связано со смертью Маркела. Все сходится в узелок, завязанный его гибелью. И к Тайбеле, по всей видимости, должен был ехать он, и теперь гоняли бы за ним.

– Лисицы Чингисхана... – едва слышно прошептала Маша.

Я чуть не выпустил руль:

– Где?

– Этот пропавший перстень, по твоим словам, похож на перстень Чингисхана! Ну, ты же писал о нем в своей новелле.

– Так я же наврал с три короба! Просто есть какая-то легенда о пропавшем перстне Бога Войны! И больше ничего!

– А мне думается, ты был близок к истине.

– Но даже если эту аварию нам устроили и бандюки натянули через дорогу цепь перед самым нашим носом, то при чем тут Чингисхан?

– Цепь через дорогу – это древний воинский прием, как об этом написано в твоем же опусе. Когда неукротимый Тимур-Мелек – начальник Ходжентского войска, уходил по реке, то отборная конница монголов пытались его преследовать. Они скакали по обоим берегам реки и в какой-то момент опередили ладьи, и натянули посреди реки цепь, но Тимур-Мелек разрубил ее. Здесь все то же: река, цепь...

– Но цепь-то через дорогу! По-твоему, мои вирши достойны экранизации?

– Как любое сверхталантливое творение, – заметила Маша без тени ехидства.

– Значит, в этот дом нас заманили. Барри, тайный агент Чингисхана зазвал нас к себе, когда понял, что мы в воде не тонем... Я и Анелия – единственные, кто видел перстень фокусника. Значит Нелли и Барри – одна шайка-лейка. Меня они решили убрать как свидетеля. Интересная версия. Кстати, сколько времени? – я привычно поискал часы. – Все, в общагу ты уже опоздала. Зачем тебе косые взгляды тети Дуси? Дуем ко мне!

– Кто тебе сказал, что я живу в общаге? Ты, что разведчик, неотразимый Рихард Зорге? Ну, положим, на мотоцикле ты гоняешь так же лихо и даже имеешь скромный успех у дам... Но в остальном... – Маша поморщилась.

– Прошу тебя, Маша, поедем! Уже ночь, а ты мокрая, и вообще...

Я бормотал что-то о своем ночлеге в комнате Тишайшего Алексея, чтобы не стеснять ее, о кодексе рыцарской чести, не веря ни одному своему слову. Перед милицейским постом мы бросили колымагу Барри и поймали машину.

Маша жадно пила на кухне горячее молоко. В широком махровом полотенце, она была похожа на царевну, не до конца сбросившую лягушачью шкурку, и ее волнующая худоба была заметнее. Плечи и колени атласно светились, с распущенных волос на пол падали прозрачные капли, она пахла нежно и пряно, как пахнет золотистая приречная верба весной в праздник шалых вод.

Я пошарил у Алексея Тишайшего бутыль «сугревного» и плеснул себе для храбрости:

– Маша, мы сегодня с тобой реально рисковали, а я все еще ничего про тебя не знаю. Прости, но я не понимаю, как ты оказалась рядом с Маркелом?

– Арсений, прекрати!

Но мои кони уже сорвались и, бешено раздувая ноздри, неслись в пропасть:

– Ну, хорошо, о мертвых либо хорошо, либо ничего, но ответь, ты что, его действительно любила?!

– Нет.

– Так, значит, без любви...

– У нас ничего не было – если ты об этой животрепещущей теме...

«Ба! Вот это номер! Все модели Маркела в первые же часы знакомства позировали на фоне белой простыни, а тут невеста! Крепко же эта птичка зацепила!»

– Тогда скажи, ты любишь кого-нибудь?

– Любовь – что-то вроде добровольного рабства: боязнь потерять... Острая боль от уходящего времени... Животная жажда и бред ревности. Страстная игра, жестокий танец на лезвии ножа. Любовь – одна из самых глубоких и страшных ловушек природы. Я не хочу никого любить, – Маша вынула рюмку из моих рук и выплеснула в раковину. – Если хочешь остаться человеком, больше не пей!

– Маша... Подожди, помоги... Мне не за что зацепиться, я сдохну к утру, – я обнял ее мягко податливую, теплую и задохнулся.

– Не надо... – она сделала робкое, неверное движение, как рвущаяся вверх птица. Полотенце скатилось на пол.

Она была, как певучая лоза, тонкая, упругая. Вседозволенность сна, последнее жгучая просьба обреченного на казнь... Я целовал ее торопливо и яростно, сжигая за собой мосты и остатками сознания уже предчувствуя, что этот миг краткого истеричного счастья скоро пройдет и я не смогу удержать ее ни силой, ни колдовством, ни сказками о Чингисхане...

– Маша, я люблю тебя. Я никому никогда не говорил этих слов! Будь со мной. К черту все планы, расчеты! Я помню тебя в прошлых жизнях, мы никогда не были вместе и впервые очутились так близко... Оставь мне хоть надежду...

– Нет!

Маша вырвалась и подобрала с пола полотенце.

– Ну, хоть раз ты можешь ответить любовью на любовь? Маша, Машенька! Слышишь, как бежит время, как ветер обжигает лицо? Мы здесь с тобой на один короткий миг!

– Ты выбрал неудачный объект, Арсений. Я не понимаю, что такое любовь: это когда не хватает ночи и днем закрывают занавески?

Она вновь была иронична и холодна. Взбешенный ее отказом, я сек ее огненным дождем, распаляясь от собственного красноречия:

– Нет, ты не Маша, не Мария... Ты – железная Кали! Богиня Смерти, танцующая в ожерелье из черепов на трупе поверженного мужчины. Ты не знаешь любви, но ты хорошо знаешь, что такое любить за деньги. Твой жуткий танец – это судороги небытия. Когда девушки продают свои поцелуи, когда женщина не отличает героя от обезьяны – империи разлагаются и гибнут, как после моровой язвы. Тогда в женском сердце, рожденном дарить жизнь и миловать, воцаряется Кали! Холодная и продажная, она главенствует в вашем мире, мире преуспевающих убийц!

Маша стояла, закрыв лицо ладонями, стойко принимая град моих отточенных стрел, наконец я выговорился.

– Я, наверное, в чем-то виновата перед тобой, – Маша погладила меня по волосам, как капризного ребенка. – Ты рисковал за меня, возможно даже спас, но я не могу...

Она замялась.

– Ладно, проехали...

Я был не достоин ее любви. Я не сделал ничего, чтобы ее мерцающие зрачки хоть раз посмотрели на меня с восхищением и тягой. Да и могло ли быть иначе? Истинный мужчина добывает блага земные и стяжает небесные. Аскета украшает сияние святости. Ученого – рывок в незнаемое. Строителя – возведенные города. Мужественного вояку – богатая добыча, меха и ожерелья, которые он бросает к ногам любимой. Но есть и высший тип мужества – солнечный герой Персей. На его золотом щите – голова Медузы Горгоны. Эта голова со змеями вместо шевелюры означает побежденное и скованное зло. В мифах Персей, как и Аполлон, назван Гиперборейским, так свет Севера побеждает темную магию Юга. Но Маше это вряд ли будет понятно, до тех пор пока я не явлюсь к ней в кованой броне солнечного героя с перстнем-амулетом и головой ведьмы на золотом щите.