Ирина Лобусова - Змей Сварога

Звонок раздался так неожиданно, что Крестовская подскочила на месте. Три звонка — значит, к ней. За дверью стоял Бершадов.

— Я получил информацию, — он был бледен как мел и, заходя в комнату, закрыл дверь так тихо, что Зина просто поразилась. — Мой проводник пропал.

— Как пропал? — охнула Крестовская.

— Исчез без вести, как и предыдущий агент. Происходит что-то ужасное. Я пришел сказать, что мы расстаемся недели на две-три. Я отправляюсь туда, в Бессарабию.

— Но это же опасно! — занервничала Зина.

— Я должен сам отыскать следы этого несчастного дурачка Степана Корческула.

— Как ты сказал? Степан Корческул? — Зина прислонилась к стене, чтобы удержаться на ногах.

Она так сильно изменилась в лице, что Бершадов остановился в дверях.

— Тебе знакомо это имя? — с подозрением спросил он.

— Конечно знакомо! Я знала девушку этого Корческула. Она была моей студенткой в мединституте, — быстро заговорила Зина. — Именно от нее я услышала про отца Григория впервые. Я знаю адрес, где они живут вместе.

— Надо пойти туда, не теряя времени, — заторопился Бершадов. — Уверен, она может многое тебе рассказать. Если развяжешь ей язык.

— Развяжу, — твердо ответила Крестовская, сжав кулаки, и Бершадов кивнул с каким-то странным удовлетворением. Зина его поняла. Он увидел, что она стала меняться, и это его радовало. И впервые в жизни не испугало ее саму.

— Хорошо, — сказал он. — Пойди туда, поговори с девицей. Связь будем держать так — в любое время суток ты приходишь в квартиру на Итальянском бульваре и оставляешь на столе в комнате для меня записки. Мне их передадут. Вот ключи.

Зина спрятала в сумочку маленький латунный ключик.

— Но до того, как ты пойдешь туда... — он как-то странно запнулся. — Я долго думал, стоит ли... Но потом решил, что ты имеешь право знать. Правда лучше, чем ложь, которая покрыта сахарной пудрой. От правды будет больно, но ты либо выдержишь, либо умрешь. И то, и другое хорошо. А ложь убивает, не оставляя на жизнь ни малейшего шанса. Поэтому вот, держи, — Бершадов протянул ей небольшой незапечатанный конверт без всяких опознавательных знаков. — Ты помнишь донос, из-за которого тебя уволили в институте?

— Конечно помню, — ответила Крестовская, удивленная этим странным поворотом в разговоре.

— Так вот: сначала этот донос попал ко мне. Он был написан от руки. Я подумал и решил дать ему ход. Перепечатал на машинке в трех экземплярах. Но поскольку с авторами таких доносов надо быть настороже, держать ухо востро, я решил выяснить, кто же это. И я выяснил.

— Кто? — спросила Зина, чувствуя какой-то неприятный холодок внутри. — Моя соседка, да?

— Возьми. Ты все поймешь сама, — и, сунув ей в руки конверт, Бершадов ушел, как всегда громко захлопнув за собой двери.

Зина раскрыла конверт. Первым ей на руки упал листок, вырванный из тетрадки, исписанный простым черным карандашом. Почерк был корявый, крупный, с большим количеством грамматических ошибок. Сразу как-то становилось понятно, что это писала женщина. К тому же без образования.

Значит, вот так и выглядит настоящий донос — тот самый, который попал в руки к Бершадову. Грязный, омерзительный, подлый... Внимательно изучив эту полуграмотную писульку, Зина снова заглянула в конверт. Там лежал еще один листок бумаги. Тот же самый почерк — не нужно было быть экспертом, чтобы определить, что писал один и тот же человек.

«Я, Макаренко Оксана Юрьевна, проживающая по адресу ул. Асташкина 2, кв. 8, пишу объяснительную записку насчет того, что опоздала на работу на Одесский ювелирный завод 8 января 1940 года потому, что была больна простудным заболеванием...»

Все в груди Крестовской оборвалось и рухнуло вниз. На работу — на Одесский ювелирный завод. Одесский. Ювелирный. Завод. Работница завода. Еще не дочитав до конца, Зина все поняла, и это понимание обожгло такой болью, словно в нее плеснули кипятком. Она поняла. Это было чудовищно. Забыв обо всем на свете, Крестовская рванула из дома.

Она бежала так быстро, что у нее разболелась грудь. К счастью, улица Асташкина находилась не так далеко, и очень скоро Зина достигла своей цели, добежав до нужного дома.

Квартира 8 находилась на втором этаже. В подъезде было грязно, свет с трудом освещал лестничную клетку. Зина не думала о том, с чем она войдет в эту квартиру, для нее важно было просто туда войти.

Вот и квартира 8... Крестовская протянула руку к звонку и уже хотела было позвонить, как за дверью послышались голоса. Как вспугнутый кролик, Зина метнулась на лестничный пролет выше и осторожно перегнулась через перила лестницы. Точка наблюдения оказалась очень удобной: она могла видеть, оставаясь незамеченной.

Из квартиры, громко переговариваясь, вышли двое — Виктор Барг и девица лет 30-ти, высокая, худая брюнетка с длинными волосами, очень вульгарная, ее большой рот был в яркой-малиновой помаде, и во всей ее внешности было что-то вызывающее, дешевое. Громко смеясь, девица повисла на руке Виктора. Тот начал закрывать квартиру... ключами. Было ясно, что они живут вместе. Дешевая девица смачно, по-крестьянски, поцеловала Барга в губы, оставив след помады на его подбородке. Затем они двинулись вниз по лестнице.

Зина без сил опустилась на лестничную ступеньку. Все было просто: Виктор устроился на ювелирный завод и вступил в связь с этой дешевой девицей. Теперь становилось понятным все: и частые задержки на работе, и запах алкоголя, и его несправедливые, грубые упреки...

Барг жил у Крестовской и одновременно спал с этой дешевкой. Очевидно, она вытянула из него информацию про Зину. Умудрившись каким-то образом разузнать ее адрес — возможно, с помощью обыкновенной слежки за Виктором, девица написала донос, в надежде, что Крестовскую арестуют и Барг окончательно достанется ей.

Но донос не сработал, ведь тупая девица не могла предугадать, что донос попадет к Бершадову. Ну а Виктор, конечно же, знал, кто написал донос на Зину, поэтому и вел себя так странно.

Барг никогда себе не изменял. Все время — бесконечные истории с женщинами. Со стороны Крестовской было смешно думать, что он изменится. Он переехал к ней жить, но продолжал вести себя точно так же, как и раньше. Зину буквально затошнило.

К своему удивлению, Крестовская понимала Бершадова — он поступил, можно сказать, благородно, если к нему вообще было применимо это слово. Если б Зина продолжала жить с Виктором, если бы они не расстались, Бершадов не дал бы ей этот донос и никогда не рассказал, кто его автор. Но так как они с Баргом расстались, и расстались окончательно, то Бершадов решил, что все-таки правильно будет рассказать Зине правду.