Александр Костенко - Игра на вес золота

Забравшись на откидную площадку, удобно расположенную на корме гидрографического судна, мы с удовольствием скинули кислородные баллоны и тяжёлые пояса со свинцовыми кубиками груза, после чего расслабленно опустились на палубу.

— Встречаемся в кают-компании, — поднявшись и бросив взгляд на часы, приказал Егор, — давайте в темпе. Я думаю, двадцати минут вам достаточно, чтобы привести себя в порядок?

Это уже относилось ко мне. Я кивнула и побрела в кубрик. Спустившись и открыв дверь, я первым делом расстегнула силиконовый ремешок и сняла с руки глубиномер, компас и часы — «всё в одном флаконе», скинула утеплённые резиновые сапожки и с наслаждением стянула неприятно холодный гидрокостюм. Оставшись в одном шерстяном водолазном белье, я прошла в душевую кабину и врубила на полную мощность горячую воду. Скинув приятно покалывающие замёрзшее тело шерстяные кальсоны и рубаху, переступила порожек поддона и встала под упругие струи обжигающей воды. Постепенно я согрелась и, поборов в себе огромное желание поплескаться ещё, с сожалением вылезла из ванной.

Через десять минут я поднялась наверх, где в уютной кают-компании уже собралась вся команда.

— Ну, что будем делать? — поинтересовался Егор. — Лодка абсолютно целая, лежит на грунте на ровном киле, все отверстия заварены экипажем. К тому же по всему корпусу сохранились остатки маскировочной сети. Ясно, что субмарина законсервирована экипажем и оставлена им до лучших времён.

— При этом признаки минирования полностью отсутствуют, — продолжил прилетевший с Егором и нырявший с нами молоденький старший лейтенант с красивой фамилией Белосветов.

— Мне тоже думается, что это не та подлодка, — взяла я на себя смелость высказаться, — поскольку, если бы на этом судне был наш груз, немцы ни при каких обстоятельствах не оставили бы его просто так, да ещё на мелководье. Странно, что до сих пор её никто не обнаружил.

— Да, прямо скажем, лодочка лежит на самом виду. Это говорит о том, что экипаж рассчитывал вернуться в самом скором времени. Ладно, пойду, доложу Тарасову, пускай сам принимает окончательное решение. В принципе, мин там нет, так что для очистки совести можно было бы и вскрыть эту консервную банку. Благо, оборудования навалом, — поднялся Егор и, махнув рукой, направился на капитанский мостик.

— Подожди, я с тобой, — подскочила я, — мне тоже Тарасов нужен, на пару слов.

Пока Егор по спутниковому телефону докладывал обстановку, я стояла, прижавшись лбом к холодному выпуклому стеклу капитанского мостика, и смотрела на серое унылое море, по которому до самого горизонта были разбросаны белоснежные плавучие льдины, напоминающие облака на тёмном, начинающем хмуриться небе.

— Наташка, — позвал меня Егор, — ты будешь разговаривать с генералом?

Я взяла массивную карболитовую трубку:

— Товарищ генерал, это Ростова. Я здесь вспомнила очень важную деталь. Отправьте кого-нибудь из наших сотрудников на Котельническую набережную, там в квартире Веретенниковой, слева от входа в гостиную, в серой рамке на стене висит картина. Пускай сделают копию. И срочно отдайте её экспертам. Мне кажется, что Блюмкин оставил нам важное послание.

— Ты какого Блюмкина имеешь в виду? Мужа Веретенниковой или того самого?

— Того самого. Который Яков. — ответила я.

— Я не ослышался? Ростова, ну ты, я смотрю, жить не можешь без мистики и призраков. Сначала Суходольский мне всю плешь проел, а теперь и ты туда же? Этого же чекиста расстреляли ещё… — генерал сделал паузу, — дай бог памяти, 3 ноября 1929 года, — снова поразил меня своей эрудированностью Тарасов. — Хорошо, я отправлю сотрудника. Что-нибудь ещё?

— Ещё запросите все данные на судмедэксперта Мороза Василия Ивановича, года рождения не знаю. Думаю, ему лет семьдесят — семьдесят пять. Работает в горбольнице Тикси.

— Это ещё зачем? — недовольство в голосе начальника росло.

— Отрабатываем его причастность к пожару в морге, — не моргнув глазом, соврала я.

— Если что путное будет, дам знать, — уже совсем сварливо закончил генерал и отключился.

— Ну, что поведало тебе руководство? — спросила я строго, увернувшись от любимого, попытавшегося обнять меня за талию.

— Пока ничего. Ищем дальше. Вскрытие этой субмарины, — Егор показал большим пальцем вниз, — шеф считает пока бесперспективным. Приказал нанести на карту координаты объекта и двигаться дальше.

— Да ты только посмотри вокруг, — широко обвела я рукой унылую панораму за бортом судна, — какая ширь, какие просторы? Да тут без точной информации можно болтаться по волнам до второго пришествия.

— А ты что предлагаешь? — пожал плечами Егор. — Кстати, пока мы были на глубине, локатор зафиксировал неизвестную надводную цель в трёх милях западнее нашего судна. Капитан говорит, что создаётся полное впечатление, что вокруг нас курсирует неизвестное судно малого водоизмещения. Судя по скорости перемещения, это, скорее всего, быстроходный катер средних размеров.

— Может, это катер береговой охраны ФСБ? — пожала я плечами.

— Не думаю. Так что на всякий случай держим «ушки на макушке».

Новости из Москвы поступили неожиданно быстро. Из телефонного разговора с генералом, состоявшегося ночью, стало ясно следующее: на пыльной и почти выцветшей картине, десятки лет провисевшей на стене в квартире Веретенниковой на Котельнической набережной, определённо была схематично изображена карта Арктики. Причём мнение экспертов отличалось редким единодушием. В районе Мыса Неупокоева, на острове Большевик, в южной части Северной Земли, были нанесены некие неизвестные ранее объекты, расположенные на 300 метров ниже уровня моря. Также учёных мужей немало удивило то, что на схеме подробно отражалась система рек и озёр, которые открыты на этом острове сравнительно недавно, в начале семидесятых. А между тем на обороте картинки ясно читалась дата: «Тибет, 1929 г.». После проведения компьютерной обработки изображения с наложением на современную карту получены точные координаты этих объектов. Кроме того, Тарасов сообщал, что на дактилоскопической карте, снятой с самой картины и рамы, помимо прочих, идентифицирован отпечаток большого пальца правой руки того самого Блюмкина — старшего уполномоченного иностранного отдела О.Г.П.У., капитана госбезопасности, расстрелянного 3 ноября 1929 года. А посему, приказ генерала был однозначен: нам предписывалось немедленно выдвигаться в район Северной Земли.

Через три дня пути на горизонте, наконец, появился остров Большевик, входящий в состав архипелага Северная Земля. Вскоре, зайдя в пролив Вилькицкого, мы подошли к мысу Неупокоева — конечной точке нашего маршрута. Егор попросил капитана встать на рейде точно напротив мыса. Нашим взорам предстала сильно изрезанная, с большим количеством укромных бухт береговая линия. Высота обрывистых берегов местами достигала метров тридцати, а то и поболее, далее простиралась пологая равнина, повсеместно занятая россыпями валунов и гальки, местами поросших мхами и лишайниками. У горизонта, насколько хватало глаз, были видны холмистые долины, переходящие в платообразные возвышенности, вершины которых скрывались под белоснежными ледниковыми куполами. В небе носились, как авторитетно поведал нам капитан, серебристые чайки, с высоты птичьего полёта с интересом разглядывающие непрошеных гостей. Теперь следовало неторопливо и вдумчиво изучить обстановку. Однако едва мы встали на рейде, как снова последовал гневный звонок из Москвы: