Хосе Сомоса - Этюд в черных тонах

— Ты никогда меня не любил…

Как будто видела его впервые.

— Что это с тобой?

— Тебе все равно, останусь я или уйду. Тебе важно совсем не это. Что тебе нужно, что тебе всегда было нужно — это чтобы я тебя содержала .

Он взглянул на меня: слегка обиженно, слегка удивленно. Голова у него была недостаточно ясная, чтобы выдумывать оправдания, он их и не выдумывал.

— Хватит, говорю… Что ты несешь? Ты разве не хотела остаться? Так я разрешаю! Оставайся!

— Все эти годы…

— Оставайся! Я даю разрешение !

— Уходи из моей жизни, Роберт.

В этот миг море стало нашим дыханием. Роберт дернулся, собираясь ответить, но я не дала ему времени:

— Уходи из моей жизни и не возвращайся.

В конце концов отуплявшая его дымка рассеялась настолько, чтобы Роберт осознал, что моя серьезность — это узкая тропка, по которой нет возврата.

— Ты сошла с ума… Ты совсем не сообра…

Он шагнул вперед.

— Уходи из моей жизни! — взвизгнула я.

Но это был не визг. Это были слова, которые я пишу заново. СЕЙЧАС.

УХОДИ

И я его толкнула.

ИЗ

Я сама.

МОЕЙ

Я никогда не поднимала руку на мужчину — я могла только ухаживать за больными или доставлять удовольствие.

ЖИЗНИ.

Никогда, да простит меня Господь.

Доставлять удовольствие. Ухаживать.

Я никогда не думала, что смогу превзойти Роберта силой. Он был скала. Это как пытаться сдвинуть статую в человеческий рост — я была в этом уверена.

Однако я ошибалась.

От моего толчка мужчина отступил на несколько шагов и чуть не упал.

Оказалось, что дело тут не в силе — или не в физической силе, которой он так гордился. Дело в воле.

А силой воли я и сама могла гордиться.

Разумеется, ответ не замедлил себя ждать. «У тебя хватает пороху, чтобы говорить, а вот…» Последствия налетели на меня шквалом. От удара спиной о ствол я вся затряслась, да и Роберт тоже — это было почти комично. Мне показалось, что я сломала позвоночник. Шляпка Сьюзи отлетела в сторону. Но я все еще не чувствовала ни страха, ни боли. Пока что нет. Мы стояли лицом к лицу. Он выдыхал волны кислого пива, я поджигала их своим огнем.

— Ты толкнула?.. Меня? Кем ты, черт подери… себя считаешь? — Роберт хрюкал и улыбался. — Ты…

— Отпусти меня! — Я замахала руками, но это было как поймать муху на лету.

Роберт без труда меня обездвижил. Навалился всем своим весом. Язык его, точно громадная собака, прошелся по моему лицу. Стирая меня. Надругаясь над моей красотой. Я была прекрасная и отважная , но язык Роберта стирал все.

— Бешеная ты кошка! Я знаю, что тебе нравится, королева морей!.. Хочешь? Я могу дать, что тебе нравится… — Лапы его шарили по моей юбке. Борода залепила мне рот. — Это даю тебе я, я единственный, кто тебя!..

Удар отшвырнул Роберта в сторону, точно мяч, он даже прокатился по песку.

— Оставьте девушку в покое, иначе в следующий раз я не буду таким милосердным.

Роберт все еще ощупывал свою голову, словно удивляясь, что она на месте. Сбитая с головы шапка куда-то улетела. Роберт решил ее поискать. Я подобрала свою шляпку.

— С вами все в порядке? — Дойл, по-прежнему сжимая в руке трость, протянул мне руку, и я ее приняла, я позволила себя обнять и прижать к груди — специально, чтобы Роберт увидел. Я хотела, чтобы он все это видел. Дойл снова угрожающе поднял трость. — Так, пьянчуга, я вас не знаю, да и не желаю знать, но, если вы снова приблизитесь к этой девушке, вы пожалеете.

— Оставьте его, доктор, — попросила я.

Роберт Милгрю, младший матрос, теперь стоял перед Дойлом:

— Докторишка из большого города и его трость! Давай, убери ее! Или же ты без трости не мужчина?

Порывистый Дойл, получивший вызов на глазах у женщины, уже собирался отбросить свое оружие, но я обхватила его руками:

— Пожалуйста, доктор Дойл, если вы хоть сколько-то меня цените, оставьте его!

И мы пошли прочь, я прижималась к Дойлу. Роберт остался сзади и грозил нам кулаком. Он был ободрен нашим отступлением, но Дойл по-прежнему оставался начеку.

— Проваливай, трус! Я знаю, где ты живешь, Артур Дойл! Я приду к тебе на консультацию! И тогда, доктор, мы поговорим на равных! Эта женщина — моя! Ты слышал?

Не слышать Роберта было невозможно. Наверно, его слышал весь Саутси. В одном из окон Кларендон-Хауса загорелся свет, но это было не то окно, что с закрытым глазом. Роберт и море устроили состязание.

— Я люблю тебя, Энни!

БУХХХХХР, — это море.

— …люблю-ууу!

БЕУУУУУХХХХХР.

— Энни! Энни!..

Море победило. Мое имя растворилось в волнах, точно соль.

Когда я вновь обернулась, позади оставалась только ночь.

— Повезло, что я возвращался другой дорогой, — рассказывал мне Дойл уже возле кларендонской калитки. — Вот почему я заметил этого типа, когда он, крадучись, выскользнул из-за угла и следил за вами до самого пляжа. Я испугался. Вы же знаете, что сегодня… теоретически… ночь, когда…

— Да, я знаю.

— Я подобрался поближе. Услышал вашу ссору. Мне показалось, что вы знакомы. Я не собирался вмешиваться, но потом увидел, что он на вас нападает, и тогда… Ради всего святого, кто это был такой? Что ему нужно?

— Мой приятель, — ответила я. — Теперь уже нет. Бывший приятель. Моряк. Он приехал из Лондона, но больше он не будет мне докучать. — В этом я была уверена.

— С такими приятелями… — вздохнул рыцарственный Дойл. — Нет уж, теперь я не уйду, пока вы не окажетесь внутри.

И я улыбнулась.

Море повторяло мое имя, пока я плакала в темной спальне.

В конце концов я перестала его слушать и уснула. Спокойно.

Не зная о том ужасе, который на нас надвигался.

Обездоленный ребенок Дэнни Уотерс счастлив.

Наконец-то час настал.

Наконец-то он сможет доказать миру, что он хороший актер. Не важно, чего человеку недостает, энергия и воля все возместят с лихвой.

Занавес все еще задернут, дальше — тишина, но Дэнни знает, что его ожидает внимательная и чуткая публика. Он долго готовил себя к этому моменту.

Почему все великие, все переломные события в нашей жизни всегда зависят от нескольких непредсказуемых секунд? — так спросил бы Дэнни, если бы только умел выразить свой вопрос в таких словах. Слава или поражение — две разные дороги, исходящие из одной точки. В этой точке он сейчас стоит. Стоит и грызет ногти.