Хосе Сомоса - Этюд в черных тонах

Что ж, Энди, Роберт тебе не по нраву, но ведь в детстве у тебя был собственный театрик, так позволь же и мне завести свой в мои сорок лет. Вот о чем я размышляла. Ни Роберт, ни театр не приносят чистого, пристойного наслаждения, но все же они дают нечто, в чем мы все нуждаемся.

По крайней мере, так я полагала до нашей последней встречи.

Когда случилась бутылка. И следы на шее.

А теперь пора хорошенько подумать.

Незавершенное удушение и бросок бутылки — таких подробностей не знал даже Эндрю . А я старалась прятать синяки от пальцев Роберта под шейным платком.

Может быть, это Роберт донес о нашей связи, чтобы меня выгнали из Кларендона?

Но если в пансионе знают о Роберте, почему же тогда меня приняли?

Холмики из мокрого песка.

Единственным, что меня успокоило, — хотите верьте, хотите нет — было совсем глупое занятие: разглядывание моих собственных рук, которые я все это время не прекращала нервически потирать. Созерцание моих пальцев с короткими ногтями и застарелыми мозолями, прожилок на покрасневшей коже рук — вот что вернуло меня к реальности.

Я не понимала, что случилось и почему, однако у меня имелось важное дело, и я не собиралась его отменять из-за одного-единственного происшествия.

Меня зовут Энн Мак-Кари, и я медсестра.

Я спустилась на кухню, велела служанкам приготовить мне слабый чай, нашла в аптечке марлю и пинцет и вот, вооружившись дымящейся плошкой и инструментами, вернулась в комнату моего пансионера. Какая разница? — говорила я себе. Я уже умерла (из-за скандала ), он может быть кем угодно, хоть колдуном, хоть самим дьяволом, однако этот глаз нуждается в облегчении страданий.

В этом было что-то земное. Деятельность. Забота. Что-то мое.

Я постучала и вошла, не дожидаясь ответа. Очутившись в темном помещении, при задвинутых шторах, я поначалу не заметила перемены. Я успела поставить поднос на столик и только потом в панике отскочила назад. Кресло двигалось. На сей раз это была не иллюзия. Оно подрагивало.

— Мистер Икс?

Я заглянула за спинку и в полутьме увидела его очертания: левая рука поднята, правая согнута в локте и стремительно движется над левой, туда-сюда. Глаза мистера Икс были прикрыты, но приступ лихорадочной активности завладел всем его существом: даже в темноте я различала вздувшуюся вену, ползущую по лбу, словно раздувшаяся от крови пиявка.

— Боже мой, сэр! — взвизгнула я.

Я обхватила его голову, пытаясь заставить открыть рот, чтобы он не прокусил себе язык, — именно так обыкновенно и поступают, оказывая первую помощь при конвульсиях. Не совсем обыкновенными были последствия: конвульсии тотчас же прекратились, мистер Икс нахмурил брови и посмотрел на меня:

— Мисс Мак-Кари, вы не могли бы позволить мне продолжить игру на скрипке?

— На… скрипке?

— В это время я обычно играю на скрипке.

— Приношу извинения…

— Извинения приняты. Пожалуйста, разрешите мне продолжить…

Должна сказать, пускай и с сожалением (теперь, когда я выяснила, чем он занимается или, по крайней мере, чем он, как ему кажется , занимается), что его движения были ужасны. Я никогда не видела вблизи игру профессионального скрипача, но готова поклясться, что таких дрыганий они не производят. И все-таки… в этих движениях или в сосредоточенном выражении лица было что-то, заставившее меня созерцать его игру куда дольше, чем того требовал здравый смысл.

Никогда прежде моим вниманием настолько не завладевала тишина.

В конце концов я покинула комнату на цыпочках, как будто чтобы не мешать артисту во время концерта.

В холле я встретилась с Сьюзи Тренч и с улыбкой заметила:

— Это скрипка.

— Что?

— Сьюзан, то, на чем он якобы играет, — не флейта. Это скрипка.

Теперь я чувствовала себя гораздо лучше. Мистер Икс совершенно безумен. А я — его медсестра.

Оставался еще каверзный вопрос, как он прознал про мои дела с Робертом, но я была уверена, что рано или поздно разберусь и с ним.

И вот еще что пришло мне в голову.

Доктор Понсонби сказал мне: «Ведите себя осмотрительно» . Мистер Уидон и мои товарки впадали в беспокойство. Миссис Мюррей назвала его «колдуном»…

А что, если они боятся этой его загадочной способности? Я сталкивалась с подобным в Эшертоне: больные, которые умеют совершать в уме сложные математические вычисления или наизусть цитируют целые страницы из Библии… От этого они не становились менее сумасшедшими, но меня все-таки бросало в дрожь. А что, если и мистер Икс из таких? Доктор Корридж утверждал, что чудесные способности возникают вследствие «необычного фронтально-френологического развития», — не знаю, как вас, но меня это объяснение оставляло ровно на том же месте.

Как бы то ни было, я его медсестра. Мой долг — заботиться о нем, а не понимать.

Вечером после ужина я вернулась к моему пансионеру, чтобы дать ему лауданум (Понсонби прописал ему несколько капель перед сном, вскоре я узнала, что он прописывает лауданум почти всем) и приготовить постель.

Я даже не подозревала, что рискую жизнью.

Ночью в комнате, по крайней мере, горела лампа на каминной полке. Свет был совсем тусклый, но при нем можно было передвигаться, не опасаясь переломать кости о какой-нибудь выступ. Поставив лекарство на ночной столик, я направилась к окну и быстро раздвинула шторы. Я была готова к схватке с чудовищем — не из храбрости, а из милосердия: больным являлся он . А я должна о нем заботиться.

— Доктор вызовет офтальмолога, он осмотрит ваш глаз, — сообщила я. — А я чуть-чуть приоткрою окно. Здесь необходимо проветрить.

Ответа дожидаться я не стала, сразу взялась за шпингалет, при этом приговаривая:

— Шум моря успокаивает, он поможет вам…

— Осторожнее, — раздалось у меня за спиной.

— Мне все равно, что вы будете говорить, сэр.

— Осторожнее, мисс Мак-Кари.

— Но поче?..

В этот миг я повернула шпингалет. Движение мое было резким, потому что механизм как будто заело, и если бы я не отвела лицо, чтобы расслышать голосок мистера Икс, то сейчас я бы вам об этом не рассказывала: язычок шпингалета, вставленный в паз, развернулся ко мне острой вытянутой полоской, похожей на лезвие ножа. Я отскочила назад, обозлившись больше, чем напугавшись.

Несчастные случаи поджидают нас в самых непредвиденных местах.

— Какой идиот приделал сюда эту штуковину?! — закричала я, не помня себя.

— Быть может, тот же самый, кто подумал, что окна в доме для душевнобольных не должны открываться с легкостью, — пояснил голос у меня за спиной. — Хотя инженерное решение, безусловно, не самое лучшее.

Да, это было объяснение. Сумасшедшие порой рассуждают с поразительной ясностью. Я оставила окно приоткрытым, морской воздух меня успокаивал. Мое любимое портсмутское море. Тихий плеск волн долетал из-за деревьев, сумерки были усеяны огнями кораблей. Утренний ливень подарил вечеру свежесть. Как может этот несчастный жить взаперти, отказывая себе в таких удовольствиях?