Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Что ж, если так, — медленно проговорил Борис, — тогда понятно, почему… — Он не договорил и только повел своими широкими плечами. — В общем, деньги, как всегда… Ничего нового.

Он замолчал, захваченный мыслью, а нельзя ли в фильм вставить ограбление банка. Допустим, подъезжают на машине грабители…

— Боря, — нарушила молчание Тася, — я хотела тебе кое-что сказать… — Он непонимающе взглянул на нее. — Ты заметил, как у Маруси щечки округлились? За последние недели она прибавила целый фунт [55] 409 граммов. Хотя метрическая система была введена в СССР с 1925 года, еще некоторое время в быту пользовались привычными старыми единицами. в весе… — Молодая женщина конфузливо рассмеялась. — Послушай, ты не мог бы каждый свой сценарий писать так, чтобы его можно было снимать в Крыму? Ты подумай… Тебе хорошо, и Марусе хорошо… И нам всем хорошо, — закончила она.

Пока Борис, немного растерявшись, пытался объяснить жене, отчего нельзя сочинять сценарии так, как ей хочется, Валя Дружиловская решила, что раз завтра выдадут зарплату, можно и погулять.

Это выразилось в том, что у знакомого букиниста она купила книжечку стихов Блока и засела в кафе, заказав большую порцию шоколадного мороженого.

— Можно?

Валя подняла глаза от книжки: перед ней стоял Сергей Беляев.

— Нельзя, — тотчас ответила девушка.

— Значит, можно. — Усмехнувшись, фотограф сел напротив нее. — Как это прикажете понимать?

— В смысле?

— Передовая девушка, комсомолка, в два счета можете все разъяснить насчет международного положения, а читаете старорежимного поэта. — Он кивнул на книжку.

Валя ненавидела краснеть, но сейчас она все-таки покраснела и придвинула томик к себе, словно Беляев собирался его отнять.

— Не ваше собачье дело, что я читаю, — отрезала она.

— А. Мечты, мечты, — задумчиво протянул Сергей. — Знаете, я вас некоторым образом понимаю. Мое сердце тоже жаждет любви.

— Перестаньте, — кисло попросила Валя. — Ничего вы не жаждете, и вообще вам на всех плевать.

Сергей, потирая пальцем висок, с любопытством уставился на собеседницу.

— Мне очень приятно, что вы обо мне думаете, — промолвил он наконец, усмехаясь, — пусть даже в таком ключе.

— Я о вас не думаю, — тотчас парировала Валя.

— Тогда о ком? Кажется, я догадываюсь. По-моему, он блондин с фамилией на «Г», правильный и скучный. Таблица умножения, немецкий формат.

Валя почувствовала, что ей неодолимо хочется закурить, и стала искать папиросу.

Сергей достал коробок спичек.

— Не надо, — отмахнулась костюмерша, — у меня свои.

— Как угодно. Зря вы тратите свое время на этого чистюльку, милая. Ничего у вас не выйдет.

— Зато ты не чистюлька, по шлюхам бегаешь, — отрубила Валя, переходя в нападение.

Однако ее собеседник только развеселился и, откинувшись на спинку стула, поглядел на нее с восхищением.

— Черт! Меня вывели на чистую воду. Но, понимаешь, дело в том, что это абсолютно ничего не значит. Ни на вот столько. — Он показал кончик ногтя. — А знаешь, тебе нелегко придется в жизни, если ты не изменишься. Люди не любят сложностей. Или ты сквернословишь, дымишь, как паровоз, и всем понятно, чего от тебя ждать, или ты мечтательная барышня, которая читает Блока, но не все сразу.

— Эй, полегче там, — отозвалась Валя, неприязненно щуря глаза. — Не то я тоже тебя препарирую и найду чего-нибудь этакое.

— Валяй, — с готовностью согласился фотограф.

— Белый костюмчик, повадочки, — заговорила собеседница, подлаживаясь под его тон, — косим под нэпмана, а на самом деле что? Паршивый фотограф на дрянной кинофабрике. Конечно, подрабатываешь, где только можно, снимаешь понаехавшую сволочь с деньгами и их толстозадых жен. Блока не читаешь, это я уже поняла. — Валя усмехнулась. — Ну, развлечения — девки из тех, что подешевле. И что? Это что, жизнь? Да дерьмо это, а не жизнь.

— Как и у тебя. — Положительно, Вале никак не удавалось вывести своего визави из себя, чтобы он поднялся и ушел.

Сергей просто сидел и улыбался, и улыбка у него была — как у чеширского кота, которого чешут за ушком.

Невольно девушка начала теряться. В ее представлении фотограф уже давно должен был встать, обругать ее последними словами и удалиться, а она бы осталась наедине с дивными стихами Блока и своими мечтами.

Конечно, она подозревала, что нравится Сергею, но что-то в нем инстинктивно ее отталкивало. Он был ей антипатичен настолько же, насколько Володя ей нравился.

Однако после того памятного дня, когда они разговаривали в беседке, Голлербах больше не подходил к ней, а когда им приходилось общаться, выражался крайне лаконично и на «вы».

И самое скверное, что она даже не могла на него рассердиться.

Все знали, что Володю в Москве ждет невеста-учительница, как знали и то, что в определенные часы он ходил на центральную почту, откуда можно было заказать междугородный разговор, и тратил на беседы огромные деньги. А еще он чуть ли не каждый день посылал ей телеграммы, то трогательные, то комические, и тоже не считал, во сколько это обходится.

Какой контраст с Петей Светляковым и его омерзительными разборками с любовницей! Какой контраст с Винтером и его затюканной женой, которую он превратил в смесь служанки и цепного пса! Какой контраст с Нольде, который…

Повернув голову, она увидела, что по улице идут репортер «Красного Крыма» с Ереминым, и, привстав, стала им махать, чтобы они ее заметили.

Разговор с Сергеем утомил Валю, и она чувствовала, что ей не повредит общество других людей.

Впрочем, томик Блока она все же позаботилась убрать.

— Секретничаете? — весело спросил Андрей после обмена приветствиями, но ответа ждать не стал. — Как тут мороженое? По такой жаре я не откажусь…

Они с Опалиным сели за столик костюмерши, а через пару минут к ним присоединились Вася и Лёка.

Собственно говоря, Вася хотел вернуться в гостиницу, но его спутница увидела Еремина в кафе и настояла на том, чтобы зайти.

— Значит, по-вашему, «Броненосец „Потемкин“ — плохая фильма? — спросил Опалин у Андрея, продолжая, по-видимому, начатую ранее беседу.

— Тут шоколадное мороженое хорошее, — шепнула Валя Лёке, которая села с ней рядом. — Мне нравится.

— Он у тебя интервью берет? — поинтересовался Вася у актера. — Тогда там может быть только: „Фильма Сергея Эйзенштейна является самой гениальной картиной наших дней“.

Все засмеялись.

— Любую другую точку зрения все равно напечатать не дадут, — добавил Вася. — Тогда зачем стараться?

— Мы просто разговариваем, — ответил Андрей.

— Так что насчет „Броненосца“? — спросил Опалин.