Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Это что за… — заорал Парамонов, посмотрел на сторожа, плюнул и поспешил к дому.

Яковлев поднял голову и увидел Опалина.

— Собачки мои, — произнес он каким-то обреченным, надтреснутым голосом, — собачечки…

Опалин поглядел на его лицо, мысленно поставил метку "невиновен" и зашагал к дому.

Возле лестницы Парамонов разговаривал с очень высоким сутулым человеком с белокурой бородкой, которого молодой сыщик раньше встречал в совершенно другом месте.

Это был Андрей Стабровский, один из лучших ялтинских врачей. Он занимался больными в санатории, в которой находился коллега Опалина.

— Полагаю, — говорил Стабровский, очевидно, продолжая ранее начатый разговор, — вы вполне можете допросить его в больнице.

— Нет, — огрызнулся Парамонов, — я допрошу его прямо сейчас, черт побери! Вы же сами сказали, что его рана не представляет опасности для жизни…

Стабровский нахмурился, но Николай Михайлович уже повернулся к нему спиной и зашагал по ступеням на второй этаж. За ним бежали его подчиненные, стуча сапогами.

— Здравствуйте, Андрей Витольдович, — сказал Опалин.

Доктор повернулся к нему, окинул его внимательным взглядом и наклонил голову.

— В других обстоятельствах, возможно, я сказал бы "доброе утро", — проговорил он, — но сейчас… — Он развел руками.

— Что здесь произошло? — спросил Иван.

— Три человека убиты, один ранен. Хвостов, который охранял Нину Фердинандовну, — пояснил Стабровский. — У него прострелено предплечье. Нина Фердинандовна Гриневская, Пелагея Звонарева и Анна Звонарева убиты.

И он рассказал, что раненый Хвостов добрался до телефона и дозвонился до Ялты, а Парамонов позвонил доктору и потребовал, чтобы он немедленно ехал на место преступления.

— Он надеялся, что Нину Фердинандовну еще можно спасти… Но я мог лишь констатировать смерть.

— Вы говорили с Хвостовым? — быстро спросил Опалин. — Сколько человек в банде?

Ему не понравилась пауза, которую взял его собеседник.

Андрей Витольдович словно решал, что ему стоит говорить, а чего не стоит.

— Среди ночи его разбудили выстрелы. По его словам, он бросился смотреть, что происходит. В коридоре его ранили, он побежал к себе, успел закрыть дверь и задвинуть засов. Они стали ломиться внутрь, но… У него в спальне оказалась отличная дверь, такую не выбьешь снаружи. То есть можно, наверное, выбить, но это практически неосуществимо. Хвостов сказал, что дверь его спасла. Сколько человек в банде, он не помнит. Ему показалось, что по меньшей мере десять, но… Сами понимаете, в каком состоянии он находился…

"Нет, ты что-то хитришь, — неожиданно обозлился Опалин, — ты чего-то недоговариваешь, и это не пустяк, а что-то важное… Черт бы побрал этих уклончивых интеллигентов! Всю душу вымотает, прежде, чем доберешься до сути…"

— А теперь, с вашего позволения, я отойду, — сказал Стабровский со своей обычной безукоризненной вежливостью. — Мне надо еще заполнить столько бумаг…

— Да, конечно, доктор, делайте, что считаете нужным, — буркнул Опалин, сердясь на себя и на собеседника.

У него была своя причина не любить врача — тот хоть и не напрямую, но твердо дал ему понять, что коллега, которого Опалин довез до санатория, находится в последней стадии чахотки и что на выздоровление надеяться бесполезно.

Это звучало как приговор — да, по сути, им и являлось.

— Кстати, я должен вам кое-что сказать, — начал Стабровский, задержавшись на минуту. — В состоянии вашего друга Селиванова наметилось некоторое улучшение. — Опалин был готов расцеловать доктора, но Андрей Витольдович тут же прибавил: — Это вовсе не значит, что он выздоровеет. Его болезнь слишком запущена, но, возможно, он проживет чуть дольше.

— Чуть дольше — это сколько? — мрачно спросил юноша.

— Год. Может быть, полтора, если повезет.

— И вы называете это везением? — вспылил Иван.

— Молодой человек, — промолвил доктор ровным голосом, — каждый день, вырванный у смерти, — это везение. Странно, что вы до сих пор не поняли этого.

Он удалился, оставив Ивана во власти противоречивых чувств.

Значит, Вася Селиванов, который лишь на несколько лет старше Опалина, умрет — и все доктора и все науки мира бессильны что-либо изменить.

Чувствуя, как его самого словно придавило гранитной плитой ослепительного, чудовищного бессилия, Опалин стал подниматься по лестнице. Походка у него была такая, будто к каждой его ноге привесили невидимую гирю.

Наугад Опалин сунулся в одну из комнат и увидел там Сандрыгайло, который, присев к столу и бодро лузгая семечки, заполнял бумаги.

Мертвая Нюра лежала на полу в ночной рубашке. Шелуха подсолнечника летела на пол, но в то время дознаватели не слишком заморачивались поддержанием места преступления в том виде, в каком его застали.

Трупы перемещали для осмотра или просто для удобства, фотографии делали не всегда и в основном ограничивались словесным описанием произошедшего.

— Стреляли сквозь дверь, — скучающе констатировал Сандрыгайло, даже не поворачивая головы к Опалину. — Потом он ворвался — или они ворвались в комнату. Труп старухи за кроватью… Такое впечатление, что она услышала выстрелы и пыталась спрятаться.

В комнате было две кровати, и Опалин не сразу заметил, что из-за одной высовывается человеческая рука.

Приблизившись, он увидел длинные темные волосы с проседью — много, много волос, — и бесформенную груду в застывших потеках крови.

Судя по всему, в Пелагею Ферапонтовну выстрелили не меньше четырех раз. Рот разинут в безмолвном крике, в глазах — отчаяние и злоба. Он заметил на ковре осколки вазы и подумал, что старуха защищалась до последнего.

Один раскрытый чемодан брошен на полу, другой лежит на кровати, и из него высовываются женские вещи.

— Что-то пропало? — спросил Опалин.

— Кажется, у них украшения были. И денег нет.

— Много денег?

— Будем выяснять. Ты бы это, к Хвостову сходил, — посоветовал Сандрыгайло. — Его комната в конце коридора.

Опалин не стал спорить.

Он вышел в коридор, чувствуя легкий сумбур оттого, что не выспался и с ходу окунулся в расследование тяжелого, грязного, дурно пахнущего дела.

В нескольких шагах от него стоял Хвостов с перевязанной рукой и что-то горячо говорил Парамонову, Будрейко и незнакомому Ивану сотруднику с лупой в руках.

— Вот тут я их увидел… — вспоминал Хвостов.

— Сколько их было? — оборвал его Парамонов.

— Пять человек. Может, шесть… Они стали стрелять в меня…