Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Я тоже именно так истолковал ее последние слова, — кивнул Николай Михайлович. — Сейчас я возвращаюсь в Ялту, буду руководить обыском. Поедешь со мной?

— Обыском? — переспросил Опалин, не понимая.

— Я намерен обыскать всех, кто принимает участие в этой чертовой фильме, — сквозь зубы ответил Парамонов, воинственно поправляя фуражку. — Всех и каждого, без исключений! Может, нам повезет, и мы найдем хоть что-то из ценностей… А может, кое-кто из членов группы уже сбежал, и тогда я точно буду знать, у кого рыльце в пуху…

— Слушай, против нас выступает совсем не простой человек, — сказал Опалин после паузы. — Ты не возьмешь его вот так, голыми руками… И бегать он не будет — он исчезнет просто и естественно, так, что ты даже не заметишь… А украшения, конечно, давно уже переправлены куда следует. Ты только зря потратишь время.

Но Николай Михайлович уже поймал кураж.

Если обыск даст результаты, отлично; если нет, он отчитается о еще одном проделанном мероприятии и распишет его в самых выгодных для себя красках.

Опалин для Парамонова по-прежнему был той самой соломинкой, за которую хватается утопающий, но, как и всякая соломинка, соратник мало-помалу стал Николая Михайловича раздражать.

— Ваня, согласись: искать цацки у киношников все же логичнее, чем рыскать по окрестностям в поисках несуществующего тайного хода… Едем, ты мне нужен! Ты же у нас по-прежнему репортер газеты, киношники тебе доверяют, не исключено, что кто-нибудь из них при тебе раскроется… Машина должна быть здесь через десять минут!

— Ладно, я поеду, — буркнул Опалин.

Но Парамонов, не ожидая его ответа, уже ушел, потому что его позвал эксперт.

Сердясь на себя из-за того, что пошел на поводу у начальника угрозыска — который, как отлично видел Опалин, был озабочен исключительно спасением своей шкуры, — он чиркнул спичкой о стену и собирался зажечь папиросу, но неожиданно замер, глядя на портрет щеголя с борзой.

Огонек опалил юноше пальцы, он сдавленно чертыхнулся и загасил спичку.

— Нет, этого не может быть, — пробормотал Опалин, переводя взгляд на кислое лицо дамы на втором портрете. — Хотя… постойте-ка… Черт возьми! Черт возьми… Саша Деревянко ведь был помощник оператора… значит, с наметанным глазом… И он заметил то же, что и я! Какое-то время сомневался, но потом… Позвольте, но как же так? Ничего не понимаю…

— Ваня! — закричал Парамонов снаружи. — Ваня, машина уже пришла, едем!

Когда Опалин вышел из дома, вид у молодого человека был крайне озадаченный. Он даже забыл вынуть изо рта незажженную папиросу.

— Дать тебе спички? — спросил Парамонов. — Можешь курить по дороге… да я и сам сейчас закурю. Поверишь ли, нервы ни к черту стали…

Он едва не уронил коробку папирос, закурил и сделался необычайно словоохотлив. Он разглагольствовал о том, что никому не даст спуску, что будет лично руководить обыском и постарается нагнать страху на преступников, чтобы они заметались и выдали себя. Он сыпал словами, перескакивал с темы на тему, подмигивал, посмеивался, и в то же время одна щека его подергивалась в нервном тике.

— А насчет того, что бандой руководит какой-то гений — это ты, Ваня, брось… Нет среди них гениев! Просто они хотели ограбить Кауфмана, поняли, что у них ничего не выйдет, и вспомнили об "Алмазной горе"…

— Архитектора убили люди, которые до того заплатили ему за какую-то старую работу, — напомнил Опалин. — О Кауфмане мы узнали позже…

— Ваня, ну ты сам подумай: если бы у них правда был чертеж какого-то там потайного хода, почему они ждали столько времени? Почему убили Гриневскую только сейчас? Да глупости же! Ты просто книжек начитался…

Опалин не стал спорить.

Он находился в положении человека, который чует, что прав, но, кроме интуиции, у него не было никаких доказательств. А как говорил один из его муровских начальников, "интуицию к делу не пришьешь".

Когда они въехали в Ялту, Парамонов велел остановить машину на набережной, чтобы Опалин мог сойти, и сказал:

— Я сейчас соберу людей для обыска, а ты пока постарайся разузнать, что да как. Если вдруг кто-то из киношников бесследно исчез — сразу звони, хорошо?

И он укатил вместе с шофером, забыв сказать, по какому именно номеру Опалин должен был звонить.

— Разумеется, ввиду последних событий я запрошу инструкции из Москвы, — сказал Матвей Семенович. — Такое печальное происшествие… — Он откашлялся. — Разумеется, съемки придется остановить. Я вообще не удивлюсь, если производство свернут…

— Как это свернут? — взволнованно закричал Винтер, подскочив на постели. — Фильма почти готова!

— На две трети, — вставил Нольде, который находился в номере режиссера вместе с Борисом, его женой, Мельниковым и Володей Голлербахом.

Члены съемочной группы и уполномоченный кинофабрики проводили что-то вроде экстренного совещания.

— Минуточку, минуточку, — вмешался Кауфман, — всего несколько дней назад вы заверяли меня, что съемки в Ялте будут проходить как минимум до середины сентября, а затем вы возвращаетесь в Москву, где в павильонах работы на полтора месяца, а может быть, и больше. Я уж молчу о том, что вы лишились исполнительницы главной роли…

— Вы так говорите, как будто это я убил Нину Фердинандовну!

— Отнюдь, Борис Иванович! Но мы все сейчас в крайне сложном положении. На вашу фильму уже потрачено колоссальное количество денег, а что теперь? Хорошо, я верю вам, что осталось снять всего ничего. Но как вы обойдетесь без Гриневской?

Винтер обменялся взглядом с Мельниковым.

— А что тут думать? — сказал сценарист, пожав плечами. — Надо переписывать сценарий.

— Вот так просто? — с сомнением спросил Кауфман.

— Это будет вовсе не просто, — заметил Володя. — Придется думать, как оставить максимум снятого материала и при этом — как заменить сцены, в которых Гриневская уже не сможет участвовать.

— Перепишем их под Лёку, вот и все, — сказал Мельников. — Ее героиню воскресим, а героиню Гриневской убьем.

В комнате повисло ошеломленное молчание.

— Сцену гибели снимем издали с дублершей, чтобы не было видно лица, — добавил Нольде. — Да ту же Лёку можно снять.

— Вы не хотите выпить водички? — участливо спросила Тася у Матвея Семеновича, который с потерянным видом растирал рукой лоб. — Или чаю? У меня есть.

— Нет, благодарю, — очень вежливо ответил уполномоченный и посмотрел на нее так, словно она только что предложила ему яду.

— Линию Гриневской сократить, линию Лёки увеличить, — напирал Мельников, видя, что Борис колеблется. — Другого выхода я не вижу. Когда фильма выйдет, посвятить ее памяти Нины Фердинандовны. Мы уже слишком много отсняли, и отступать нельзя. Фильму надо заканчивать.