Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

«Я сейчас намерен говорить с Польшей тем же языком, каким Польша посмела говорить с нами». Недвусмысленно. «Германия и Россия боролись друг против друга в мировой войне, и обе оказались жертвами мировой войны». Однако! «Под шумные аплодисменты зала Гитлер подчеркнул, что вчера в Москве был ратифицирован германо-советский пакт и что одновременно германское правительство со своей стороны ратифицировало этот пакт»…

Что ж, дипломаты поработали на славу. Опалин сложил газету и бросил ее на стол. «Почему меня все это ни капли не волнует? — спросил он себя. — Почему я все время думаю о том, что за человек тот врач, за которого она вышла…»

Зазвонил телефон, Иван снял трубку.

— Твердовский. Зайди ко мне.

— Сейчас? — на всякий случай спросил Опалин.

— Немедленно.

Когда Иван вошел в кабинет начальника, Николай Леонтьевич окинул его строгим взглядом.

— Садись. Объясни мне следующее: ты забрал у коллеги дело об убийстве стенографистки?

— Я.

— А меня в известность поставить? — Николай Леонтьевич прищурился, по-прежнему изображая суровость.

— Сначала я должен был проверить факты, — сказал Опалин. — Есть у меня версия, что в Москве появился «комаровец».

— Объясни.

Иван начал с дела, попавшего к Казачинскому — странного убийцы, забравшего бумажник, но оставившего деньги. О Соколове и ленинградском убийстве упоминать не стал, потому что пришлось бы рассказать о Маше, и сразу перешел к гибели Нинель Уманец.

— Убийства по аналогии? — Николай Леонтьевич нахмурился. — И какие же общие признаки?

— Преступник убивает ночью, под покровом темноты. Убивает случайных людей, причем душит их руками, и берет на память… скажем так, мелкие сувениры. Только я предупреждаю, Николай Леонтьевич — речь пока идет о догадке. В прошлом, в Москве я не нашел аналогичных случаев, поэтому долгое время думал, что ошибаюсь. И тут произошло убийство стенографистки… Тоже ночью, тоже задушена, и пропало фото ее поклонника. Однако может быть, я поторопился с выводами, а фото она по каким-то причинам уничтожила сама.

— Скучаешь? — неожиданно спросил Николай Леонтьевич.

— В смысле?

— Да так. — Твердовский усмехнулся. — Подавай тебе сложные, головоломные дела, а большинство оперов от таких старается держаться подальше… — Опалин насупился, и Николай Леонтьевич, заметив это, заговорил уже серьезно: — Ладно, действуй, но впредь ставь меня в известность. Прошлый раз, когда ты пришел ко мне и сказал, что банда Храповицкого прячется в Москве, я ведь тоже сначала тебе не поверил. На такой ерунде ты строил свою версию — и все же оказался прав. Может, ты прав и сейчас.

Поговорив с начальником, Опалин спустился в столовую и пообедал, затем допросил свидетеля по одному старому делу, расследование которого заканчивал в числе прочих, а затем позвонил дактилоскописту Померанцеву. Тот должен был определить, кому принадлежат отпечатки пальцев, всплывшие в еще одном расследовании. Только в романах оперативные работники ведут лишь одно дело за раз; в действительности им приходится держать в поле зрения несколько расследований, причем в любой момент могут прибавиться новые. Вечером позвонил Казачинский и сообщил: поклонник убитой с ней не ссорился и все свидетели категоричны: с фотографией возлюбленного Нинель никогда не расставалась. Опалин молча выслушал своего помощника, бросил пару слов, которые могли сойти за благодарность, и тотчас перезвонил Твердовскому.

— Множество вещей привозят, — сказал Миша Былинкин, — одежду, пластинки, радиоприемники, духи. Дядя скоро опять поедет в командировку… Нина, если вам что-то нужно, не стесняйтесь… скажите мне…

Удивительные вещи творились осенью 1939 года в мире. Головы обывателей пухли от новостей, превосходивших всякое воображение. Англия объявила войну Германии, гитлеровский министр фон Риббентроп ездил в Москву, как к себе домой, советские войска заняли Западную Белоруссию и Западную Украину, раньше считавшиеся частью Польши, а остальную ее территорию за считаные часы прибрал к рукам Гитлер. Поделив со своим неожиданным союзником Польшу, Сталин немного подумал и отправил себе в карман все три прибалтийских лимитрофа. В самом деле, чего зря добру пропадать…

В квартире 51 писатель Семиустов целыми днями в священном ужасе сидел у радиоприемника. Он не любил большевиков. Впрочем, раньше писатель Семиустов презирал и царскую власть, и поначалу обрадовался, когда монархия рухнула. Теперь же писатель с умилением вспоминал добрые старые времена, когда присутствие народа в его жизни ограничивалось представительным городовым на перекрестке, вымуштрованной прислугой да дворником, который являлся по праздникам и подобострастно просил на чай. Керенского Семиустов ныне именовал не иначе как «губителем России», а для большевиков не мог найти даже достаточного количества ругательств. И вот, не угодно ли, главный большевик демонстративно наплевал на принципы, на идеологию и вообще на всю коммунистическую чушь, заключил союз со своим злейшим врагом и объегорил всю Европу. Это не то чтобы примиряло с ним Семиустова, но заставляло с нетерпением ждать, что же бывший семинарист выкинет дальше.

— Империя возрождается, — заявил писатель жене.

Дарья Аркадьевна тихо охнула и чуть не выронила мешочек сахару, поскольку как раз производила ревизию запасов — круп и муки в шкафу. Мыло, спички и соль супруга Семиустова хранила в другом месте.

— Тебя посадят, — сказала она со слезами. — И мне придется носить тебе передачи!

Однако большинство граждан не очень-то интересовались империями, будь те «красными», «коричневыми» или сугубо монархическими. Обывателей трясло. В воздухе веял ветер войны, они чуяли его и боялись. Их пугал недавний приказ о призыве некоторых категорий из запаса, они опасались за будущее, вспоминали предыдущую мировую бойню — и в начале сентября лихорадочно бросились делать запасы, что привело к колоссальным очередям. Молотову пришлось выступить по радио и разъяснить, что паника ни на чем не основана и что карточки на продукты вводиться не будут.

Очередей и в самом деле стало меньше — как язвил Василий Иванович, потому что кончились деньги и потому что новые покупки уже было некуда складывать. Вскоре пошла новая мода — поездки в свежеприсоединенные земли за дефицитными товарами. Именно об одной из таких поездок Миша Былинкин и говорил Нине в фойе кинотеатра «Колизей», что на Чистых прудах.