Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Мне ничего не надо, — сухо ответила Нина. Она не могла отделаться от ощущения, будто в этих поездках было что-то от мародерства. Былинкин поглядел на нее с удивлением.

— Хорошо, как хотите, — сказал он, расплачиваясь за мороженое. — Я просто думал… может быть, подарить вам что-нибудь из пластинок Вертинского…

— Вертинского не надо, — поспешно сказала Нина. — Наш сосед его обожает, все его песни ставит…

— А, вот почему вы его не любите! — развеселился Миша. Но тут же Былинкина кольнула ревность, и он нарочито небрежно добавил: — Ваш сосед студент? Где он учится?

— Студент? — изумилась Нина. — Да нет, он старый уже…

У Былинкина отлегло от сердца. Во время сеанса он как бы случайно завладел рукой своей спутницы и уже не отпускал. Фильм считался комедией, действовали в нем идеально-образцовые люди, каких в жизни не встретишь, по главному герою — само собой, летчику — предсказуемо сохли обе героини, хотя рожа у него была как нечищеный сапог. Нина нахохлилась. Ей не нравилось, как Миша по-хозяйски держал ее за руку, но не хватало духу высвободиться. Ей не нравился фильм, оставляющий ощущение томительной фальши, в особенности потому, что двадцатидвухлетнего бравого летчика играл актер лет сорока, да еще и отчетливо «закладывающий за воротник». Пожалуй, только купленное перед сеансом мороженое было прекрасно, да еще мысль о возвращении домой, к родителям. Нина никогда об этом не говорила, но чем больше ей приходилось вовлекаться во внешний мир, тем сильнее ее тянуло закрыться в своей раковине и никого туда не пускать, кроме самых близких людей. Сзади хихикала и целовалась какая-то парочка, и хотя фильм был Нине не по душе, ее отчего-то сердило, что мешают смотреть.

— Как сходила в кино? — спросила Зинаида Александровна, когда дочь вернулась.

— Ужасно! — с чувством ответила Нина. — Совершенно бестолково провела время…

Василий Иванович, надев очки (с возрастом он стал хуже видеть), перечитывал свежий выпуск «Правды». Кукла, которую мать когда-то выиграла в издательской лотерее, важно сидела под лампой, взгромоздившись на груду прочитанных газет, которые Морозов теперь покупал каждый день.

— Что там? — спросила Нина на всякий случай.

Василий Иванович пожал плечами.

— Сошел с конвейера миллионный советский автомобиль. Обнаружены неизвестные автографы Пушкина…

— Про покушение на Гитлера больше не пишут? — спросила Зинаида Александровна с любопытством. Восьмого ноября Гитлера пытались взорвать в Мюнхене, но фюрер не получил ни царапины.

— А о чем писать? Жив и здоров… другое дело, если бы погиб. У-у, тогда было бы анафемски интересно. — Василий Иванович сложил газету. — Странно, о Финляндии ничего нет.

С начала ноября советская пресса высказывалась о сопредельной стране в крайне резком тоне, и это, по единодушному мнению читателей, означало неминуемый и скорый военный конфликт.

— Начнется война — напишут, никуда не денутся… Ужинать будешь? — спросила Зинаида Александровна у дочери. Нина кивнула.

На следующее утро, шагая от трамвайной остановки к зданию института в Малом Кисловском переулке, Нина думала разом о нескольких вещах: о том, как она не любит пьесы Горького, а именно о них будет сегодня говорить лектор, о том, как бы потактичнее намекнуть Мише на чисто дружескую природу ее отношения к нему и о том, что лучше бы не было войны, а уж все остальное…

— Доброе утро.

Нина повернулась: перед ней стоял Опалин. Без головного убора, несмотря на холодную погоду, и в сером полупальто, в котором она раньше его не видела. Воротник поднят, руки глубоко в карманах. Тогда, при первой их встрече, Нина почему-то решила, что ему лет двадцать пять, но теперь, в приглушенном утреннем свете, стало очевидно, что он старше, и это открытие наполнило Нину трепетом. Рубец возле брови она почти не заметила, но зато обратила внимание на нос неправильной формы, как у боксера, которому приходилось порядочно драться.

— Вы меня помните? — спросил Иван.

— Д-да, — ответила Нина, глядя на него во все глаза. — Вы мне тогда еще кричали ложиться…

Тут она с опозданием сообразила, какую чудовищную двусмысленность только что сморозила, и, совершенно растерявшись, выронила портфель, который упал прямо в лужу. Если Опалин не бросился помогать ей, то не от недостатка вежливости — он мог быть и вежлив, и тактичен, когда хотел, — а потому, что опыт приучил его не делать резких движений и не поддаваться первому порыву.

«Ух, какие у него глаза, — думала зачарованная Нина, вынимая портфель из лужи, — и почему я решила, что у него глаза светлые? Вовсе нет… — Тут она снова обратила внимание на шрам и содрогнулась. — Какой ужасный шрам, его, наверное, какой-нибудь бандит пытался убить. — И совершенно нелогично заключила: — А борода ему тоже очень шла…»

— Когда мы с вами виделись в прошлый раз, вы упоминали свою подругу, — сказал Иван. — Елену Елисееву. Можете ее описать?

— Ну, она такая… — Нина наморщила лоб, испытывая затруднение, которое знакомо всякому, кому вдруг требуется перевести на язык слов хорошо знакомый или примелькавшийся образ. — У нее прическа… — она сделала неопределенный жест возле своей вязаной шапочки, — перманент. Она красится… иногда довольно ярко. Ростом… ну… примерно с меня. Глаза серые…

— Особые приметы какие-нибудь можете назвать? — терпеливо спросил Опалин. — Шрамы, родинки…

— У нее на руке след от старого ожога. Вот тут, выше локтя. — Девушка показала на себе. — Он небольшой, но она его не любит… Старается прикрыть рукавом.

И тут Нина замерла. Почему Опалин здесь? Почему хочет знать о Ленке? Несколько дней Нина не видела подругу в институте. Неужели с Ленкой что-то случилось?

— С ней все в порядке? — спросила Нина, чувствуя тревогу.

— Возможно, — ответил Опалин спокойно. — Ее имя всплыло в одном деле… и я вспомнил, как вы про подругу упоминали. Может быть, это и не она. В конце концов, в Москве не одна Елена Елисеева… Вы хорошо ее знаете?

— Ну… да… — пролепетала Нина, теряясь. Она сама была застенчива и замкнута, но профессиональная закрытость собеседника ставила ее в тупик.

— Она учится вместе с вами?

— Да, мы обе на театроведческом факультете.

— Скажите, вы видели ее вчера? — допытывался Опалин. — Или позавчера?

— Нет. Она не приходила на занятия… я подумала, может быть, заболела…

— У нее нет телефона?

— Телефон есть, но при чем…

— Ну, если вы дружите, могли бы позвонить и узнать, что с ней, — ответил Опалин.

Нина насупилась.

— Я ей не звонила, — призналась она с неудовольствием. — Мы… так получилось, что мы больше не дружим.

— Поссорились? — равнодушно спросил собеседник. Не дожидаясь ответа, он вытащил из кармана записную книжку и карандаш. — Мне нужен ее адрес. И номер телефона тоже.