Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Номер… сейчас… Ж 2-39-79. Живет на Таганской улице… ой, она же Интернациональная сейчас? Но я как-то привыкла Таганкой называть…

Теряясь в догадках, Нина назвала дом и номер квартиры.

— Она одна живет? — спросил Опалин.

— Почему одна? У нее родители… Еще младшие братья и сестры есть.

— Родители чем занимаются?

— Мама на почте телеграммы принимает, а отец на автозаводе работает.

— Она не замужем?

— Нет… Что с ней случилось? — с тревогой спросила Нина. — Почему ее нет?

— Когда виделись в последний раз?

— Дня три… ну да… Сегодня ведь четвертый день? На этой шестидневке я ее не видела.

Тогда в СССР действовали не недели, а шестидневки с одним выходным.

— А на прошлой? — спросил Опалин, внимательно глядя на Нину.

«Почему он на меня так смотрит? Наверное, берет сбился… Или я ему не нравлюсь? Нет, когда человек не нравится, смотрят по-другому…»

— На прошлой шестидневке она точно была в институте и на демонстрацию тоже ходила, — ответила девушка на вопрос собеседника.

— У Елены были друзья? Я имею в виду, кроме вас.

— Были, конечно. Она… она все время заводила новые знакомства…

Почему он все время говорит в прошедшем времени?

— Нина, можно узнать, почему вы раздружились?

Столько времени прошло, а он не забыл, как ее зовут. Нина аж зарделась от удовольствия.

— Да глупо на самом деле вышло… Она решила, будто я… ну… хочу увести ее поклонника. Накричала на меня…

— Такой важный поклонник?

— Для нее — да. Но не для меня.

— Как его зовут?

Нина напряглась. Почему, ну почему он ничего ей не объясняет?

— Я даже не помню, — пробормотала она. — На «Р» вроде начинается…

— Вы его видели?

— Да… несколько раз.

— Сколько ему лет? Как он выглядит, где живет? Где работает?

Но Нина смогла только вспомнить, что ухажеру было около сорока и служит он в каком-то наркомате… жил вроде бы на улице Горького — бывшей Тверской, если она правильно поняла… Любезная улыбка, холодные глаза… а впрочем, когда он смотрел на Ленку, не такие уж они были и холодные…

— Ее родители о поклоннике знают?

— Наверное…

Опалин хотел было закрыть записную книжку, но потом передумал. Перевернув несколько страниц, на одном из последних листков крупно написал свой рабочий телефон, выдернул листок и подал Нине.

— Если вспомните что-нибудь еще, позвоните по этому номеру дежурному и попросите соединить со мной. Старший оперуполномоченный Опалин, — на всякий случай напомнил он. — И еще: я прошу вас никому в институте не рассказывать, как я задавал вопросы о вашей подруге. Хорошо?

Нина кивнула, сжимая в руке листок с номером Опалина. «Он дал мне свой номер! Но почему Ленка… что с ней…»

До нее донесся чей-то тоненький робкий голос:

— Мы еще увидимся?

И Нина впала в ступор, поняв, что это были ее слова.

— Думаю, да, — серьезно ответил Опалин, пряча книжку и карандаш. — Идите на занятия, Нина. Я бы не хотел, чтобы из-за меня вы опоздали.

Девушка так растерялась, что даже забыла попрощаться. Она сделала несколько неуверенных шагов и оглянулась. Опалин уходил прочь твердой, стремительной походкой, засунув руки в карманы, и даже по его спине чувствовалось, как он спешит куда-то, где его ждет нечто более важное, чем Нина — и, быть может, он уже вообще забыл о ее существовании.

«А еще семинар по Горькому, — подумала Нина бессильно. — И комсомольское собрание после лекций… Неужели с Ленкой стряслось что-то плохое? Нет, этого не может быть. Не может быть!»

Юра Казачинский расстелил на столе газету, открыл портфель и достал из него бутылку кефира. Следом была извлечена на свет булка — нежная, в меру румяная булка, источавшая восхитительный аромат. Нет на свете запаха лучше запаха свежеиспеченного хлеба.

За соседним столом Антон с тоской наблюдал за манипуляциями Юры. В глубине души он не признавал напитков слабее пива и даже чашку чая принимал с таким видом, словно ему предлагали лекарство. Но факт был налицо: Юра, отличный товарищ, храбрец и душа любой компании, пил кефир, пил даже молоко, не отказывался от простокваши — обычной, а также с ванилью и корицей, — и, прошу заметить, делал это совершенно добровольно.

Антон страдал. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, он бы уже давно без обиняков высказал все, что думал о распивании кефира, молока и прочих полезных напитков. Видеть счастливого Юру с бутылкой без намека на алкоголь в одной руке и булкой в другой было невыносимо.

— Правильная еда, — промычал Казачинский в перерывах между глотками, — залог здоровья…

Антон мысленно застонал и отвернулся. Товарищ Сталин со стены глядел на него со свирепым прищуром. Хлопнула дверь, в кабинет без стука вошел Опалин.

— Юра… Нет, лучше ты, — повернулся он к Антону. — Я установил личность жертвы. Дуй по этому адресу. — Он бросил на стол перед Завалинкой листок. — Опроси соседей, родителей, дворника, управдома… всех. Договорись насчет опознания… ну, по обстоятельствам. Лучше, наверное, чтобы пришел отец. И еще: мне нужен подробный список вещей, которые были при жертве, когда ее видели в последний раз. Надо установить, что именно забрал «комаровец»… Окружение, друзья, враги, чем Елисеева занималась в последние дни, не было ли странностей — в общем, как обычно. Отдельно наведи справки о ее поклоннике — лет сорока, фамилия вроде бы на Р., служит в каком-то наркомате. И как бы между прочим поинтересуйся, почему девушка пропала на прошлой шестидневке, а в милицию до сих пор никто не заявил.

— Слушаюсь, — по-военному ответил Антон, влез в неприметное кургузое пальтишко, нацепил кепку, обмотался шарфом и шагнул за дверь, радуясь, что его пытке — сидеть и смотреть, как Юра пьет кефир, — пришел конец.

— Я сегодня позавтракать не успел, — извиняющимся тоном сказал Казачинский, словно Опалин требовал от него объяснения того, почему он ест на рабочем месте.

— Муж твоей пассии вернулся из командировки раньше срока? — спросил Иван, прищурившись.

— Нет, она косорукая просто. Яичницу пожарить и то не умеет.

— Кто же сейчас не умеет пожарить яичницу?

— Да много кто. Очень надо, если у тебя домработница, да раз в неделю приходят полотеры и так надраивают паркет, что мебель в нем как в зеркале отражается.

Надо же, какая интересная у Юры подруга. Только зря он старается, мелькнуло в голове у Опалина. Романы романами, но те, у кого имеются хоть малейшие привилегии, стремятся всерьез связываться только с равными себе — или же с теми, у кого таких привилегий еще больше.