Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

В другой раз Опалин ответил бы, что не привык полагаться на свои ощущения, а верит фактам, но сейчас он не стал заострять на этом внимание и честно ответил, что пока у него мало данных, чтобы делать какие бы то ни было выводы.

— А что с Соколовым? — спросил Николай Леонтьевич, неожиданно меняя тему.

— В смысле? — насторожился Иван.

— Ну, вы же с ним дружите, тебе должно быть лучше известно, чем мне, — довольно сухо ответил Твердовский. — В прокуратуре уже были готовы заменить его на следователя по особо важным — я имею в виду, на расследовании убийства в парке. Говорят, что Соколов спивается, что он человек конченый, что он не может заниматься следствием. К счастью, у них с особо важными сейчас напряженка — один завален работой, а второй… кхм…

Опалин знал, что "второй", на которого только что намекнул Твердовский, был послан в Ленинград расследовать убийство Кирова — и, вероятно, не справился с работой, потому что неожиданно для многих загремел в лагерь. Вслух об этом предпочитали не упоминать, и даже работники прокуратуры конфузливо бормотали, что их коллега отправлен "в отпуск". Так или иначе, Иван предпочел бы, чтобы их с Соколовым оставили в покое. Александр предоставлял ему полную свободу действий, что Опалин очень ценил; они понимали друг друга с полуслова, и каждый из них знал, что может вполне на другого положиться.

— Я поговорю с Соколовым, — решился Опалин.

Твердовский промолчал, но его мысли были написаны на его лице, и Иван был готов поклясться чем угодно, что Николай Леонтьевич собирался сказать: "Думаешь, этого будет достаточно? Думаешь, ты скажешь алкоголику, чтобы он не пил, и он просто послушается? Ха!"

— Гха-кхм! — Твердовский громко прочистил горло. — Хорошо. Попробуй на него повлиять… если получится. У тебя же еще убийство семьи на Пречистенке, верно? Если будет сильно мешать, дай знать, я передам дело Манухину. Парк Горького для нас сейчас важнее всего…

— Не надо никому ничего передавать, Николай Леонтьевич, — упрямо проговорил Опалин, и шрам на его виске дернулся. Иван терпеть не мог Манухина — тот был костоломом и пользовался среди коллег не самой лучшей славой.

— Людей тебе хватает? — спросил Твердовский. Замечание подчиненного он предпочел пропустить мимо ушей.

— Более или менее, — ответил Опалин.

— Значит, нет.

— Ну я бы не отказался от подкрепления. А то — сами знаете: старые кадры почти все вычистили, а кто пришел на их место?

— Ваня, это политика, — отрезал Николай Леонтьевич, насупившись. — Ты знаешь, что тут я ничего не могу поделать. Кого смогли, того отстояли. Кстати, как твой новичок? Не тот, который по комсомольской линии, а — другой?

Перед словом "другой" Твердовский почему-то выдержал многозначительную паузу.

— Ничего, — сказал Опалин. — Работает.

— Ты, Ваня, будь с ним поосторожнее, — неожиданно посоветовал Николай Леонтьевич. — Я тебя предупредил, кто его сюда направил. Черт его знает, что за этим стоит. Может, он осмотрится да и того… Кхм! Может, он по наши души пришел. — Говоря, Твердовский понизил голос. — С виду-то он простачок, да только сильно я сомневаюсь, что он на самом деле такой. Я серьезно, Ваня: следи за собой. Не говори и не делай ничего такого, что могли бы использовать против тебя. Ты меня понял?

— Так точно, Николай Леонтьевич.

— Осторожность в наше время не повредит, — неизвестно к чему заключил Твердовский. — Осторожность вообще никогда не повредит… Ну а комсомолец этот, Кауфман? О нем что скажешь? Он мне уже надоел своими жалобами, честное слово. И всерьез его не воспринимают, и Леопольд Сигизмундович с ним нелюбезен… на тебя, правда, не жаловался пока.

— Яша хороший человек, — сказал Опалин твердо. — Но пока у него мало задатков для нашей работы. Иногда он полезен, это да. Жаль, что его нельзя отправить в архив, чтобы он сидел там и перекладывал бумажки. Он слишком много читал, и книги… — Иван поморщился, — они стоят стеной между ним и жизнью. И знает он вроде бы много, но все эти знания не годятся для агента угрозыска.

— А что насчет второго? — спросил Николай Леонтьевич. — Ты не сказал, что о нем думаешь.

— Схватывает все на лету, учится быстро. Ну, и везет ему, конечно, — добавил Опалин с улыбкой. — Я не думал, что он придет на работу после того, как в первый день его чуть не убили. А он даже не вспоминает об этом. Ну… в обморок не падает, тоже хорошо. Опыта не хватает ему, это да. Но опыт дело наживное.

— Ну, это-то да, но я думаю, этот ферт у нас надолго не задержится, и комсомолец тоже. Ладно, Ваня, иди. И не забывай мне дважды в день докладывать, как продвигается расследование убийства в парке. А то я знаю тебя — молчишь, молчишь, а потом парой фраз отделаешься — взяли такого-то, жертву убил из ревности, переходим к следующему делу. Ты мне подробно рапортуй, что да как. Не исключено, что мне на самом верху, — Николай Леонтьевич выразительно указал глазами куда-то на потолок, — придется объяснения давать. И раз уж мы об этом заговорили, ты побольше бумаг составляй. Проведен обыск — приложение на трех листах, допрос — разъяснение на пяти листах. Это не для того, чтобы бюрократию разводить, а… сам понимаешь, лишняя бумажка в нашем деле не повредит. Логинова привлеки, у него почерк — загляденье. Одно удовольствие его отчеты читать…

Опалин покинул кабинет начальника со смутным ощущением, что мир не то чтобы сошел с ума, но как-то незаметно сдвинулся с оси здравого смысла и мало-помалу сползает в океан абсурда. Как можно больше бумажек — на случай, как бы чего не вышло, — загрузить Петровича — и тут Ивану неодолимо захотелось закурить. Остановившись возле окна, он полез за папиросами и машинально бросил взгляд наружу. То, что он там увидел, заставило его забыть о куреве и направиться к лестнице. Легким летящим шагом он преодолел ступени, ведущие вниз, и вышел из здания. К счастью, человек, который заинтересовал Ивана, никуда не делся. Он стоял, засунув руки в карманы, и изо всех сил изображал, что он тут просто так и вообще проходил мимо; но в силу возраста это у него плохо получалось.

— Здорово, большой человек, — выпалил Опалин первое, что пришло в голову.

Костя (потому что это был брат Софьи Левашовой) внимательно поглядел на него снизу вверх, сморщив свой маленький нос.

— Чего дразнисси? — спросил мальчик, насупившись. — Маленьких дразнить нехорошо, — назидательно добавил он.

— Ну извини, — примирительно сказал Опалин. — А ты разве не станешь большим человеком, когда вырастешь?

— Я начдивом стану, — важно ответил Костя. — Как Чапаев.

Он подал Опалину руку, как взрослый, и объявил:

— Я Костя.

— Я помню, — ответил Опалин, осторожно пожав маленькие пальцы. — В честь дедушки, да?