Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

Но пока перед ним сидела Варя, сложив руки на коленях, как школьница, и он успел задать ей не больше половины вопросов, которые собирался задать.

— Давайте вернемся к позавчерашнему дню, — сказал Опалин. — Почему вы ушли из особняка?

Варя вздохнула. Он видел, что она не торопится отвечать, но люди могут тянуть с ответом по разным причинам.

— Мне все надоело, — сказала Варя наконец. Она печально глядела на собеседника, словно была совершенно уверена, что он ей не поверит.

— Так-таки все? — переспросил Опалин, вертя в руках ручку.

— Дети вопили, бегали по комнатам и разбили вазу. Их мать накричала на меня. А я… — по лицу Вари скользнула тень, — я просто стояла и слушала, как она выливает на меня ушат помоев. И за детьми я уследить не могу, и одета плохо, и еще что-то… В конце она велела мне убрать осколки. А я на них посмотрела и поняла, что мне все надоело, что я не хочу их убирать, и вообще, если бы у меня была хоть капля смелости, я вцепилась бы ей в волосы и оттаскала ее как следует… В общем, я ушла. Убежала, — поправилась девушка, — потому что боялась, что, если задержусь, стану себя уговаривать, что это ничего, что можно и потерпеть… Убрать осколки, быть терпеливой нянькой с детьми, которые в грош тебя не ставят…

— Что было дальше?

— Я поехала домой, но уже в трамвае стала думать, что мне не заплатят за полмесяца, что я зря так поступила, что могла бы уйти после того, как мне все выплатят… В общем, я начала жалеть и… чувствовала, что я сглупила. Дома мне не сиделось, я решила вернуться, потребовать расчета, по дороге разозлилась на себя… Сошла с трамвая, стала ходить туда-сюда, купила лимонаду, потом еще мороженое съела. И знаете, мне было так хорошо с самой собой… Пошла, поглядела, как Дворец Советов строят, почитала газеты за стеклом на улице… — Она имела в виду газеты, которые вывешивали для всеобщего обозрения в специальных стеклянных ящиках. — Думала, может, мне еще в кино пойти, но фильмы — такое дело: когда нравится, когда нет, а если фильм плохой, это впустую потраченные деньги. Так что я купила еще одно мороженое, погуляла немного и вернулась к себе.

— Давайте по порядку, — попросил Опалин, пристально глядя на нее. — Как выглядел мороженщик, как выглядел продавец лимонада, где именно они стоят? Где вы читали газеты? Может быть, вы встречали знакомых во время прогулки?

Он задал еще несколько десятков подобных вопросов о времени, о трамваях, о вагоновожатых, о погоде, о том, что попалось Варе на глаза, когда она решила не возвращаться на Пречистенку. Его собеседница терпеливо отвечала.

— Про кинотеатр зачем вчера соврали? — спросил Иван.

— Я испугалась, ну и… Сказала первое, что в голову пришло. Отказаться от своих слов было нельзя, пришлось придумывать подробности. Знаете, как это бывает — соврешь в одном, потом начинают требовать подтверждений, и… маленькая ложь растет как снежный ком…

Она улыбнулась, и Опалин подумал, что у нее очень приятная улыбка. Да и вообще, если бы она лучше одевалась, а не в унылую блузку и обыкновеннейшую, скучнейшую черную юбку, не исключено, что жизнь повернулась бы к ней другой стороной.

— Что вы скажете о дворнике Яхонтове?

— О дворнике?

— Ну да. Вы ведь знали его?

— Это тот, который у Елистратовых, что ли? Просто я не слышала раньше его фамилию. А что с ним такое?

— Не важно. Он заходил в дом?

— Я даже не знаю, как вам это сказать, — пробормотала Варя после паузы, — но хозяева… они… они старались как бы держать дистанцию… Какого черта, — выпалила она в раздражении и заговорила громче: — Слушайте, для них дворник был не человек, и они не желали видеть его в доме! Им очень надо было… ради ощущения собственного величия… чтобы кто-то был как пыль под ногами, как грязь… Меня Дарья предупредила, чтобы я не смела хорошо одеваться, а то хозяйка начнет придираться или обвинит, что я что-то украла…

— То есть Яхонтов в дом не заходил?

— Ну бывал иногда на кухне, ему Даша поесть давала или опохмелиться. И то — тайком, чтобы хозяева не знали.

— А Пермяков часто заходил?

— Он через черный ход ходил, и только к Даше. Они расписаться собирались, если ее дочка будет не против. Даша со мной советовалась, я сказала — распишитесь, а там и дочка узнает. Я вообще не понимаю, почему свои личные дела надо ставить в зависимость от того, что скажут близкие…

— Скажите, Варвара, если вы снова увидите человека, который называл себя Федором Пермяковым, вы узнаете его?

— Да. Конечно.

Покончив с допросом, Опалин придвинул к себе чистый лист и стал заполнять протокол, внося в него лишь самые существенные моменты, после чего попросил Варвару подписать каждую страницу.

— Сейчас я вызову одного из наших сотрудников, и вы вместе с ним будете просматривать карточки, — сказал Иван. — Возможно, вам удастся опознать Федора Пермякова, то есть человека, который так себя называет. Это бы нам очень помогло.

Он мимолетно улыбнулся Варе и снял трубку телефона.

— Садись, — сказал Николай Леонтьевич Твердовский. — Разговор есть.

Кабинет начальства мало чем отличался от кабинетов рядовых сотрудников, разве что стол здесь был посолиднее да портрет Сталина глядел со стены в упор, как недреманное око. Крупный, плечистый Твердовский сидел к портрету спиной, уверенно заполняя собой пространство. Среди подчиненных Николай Леонтьевич считался неплохим начальником. О нем знали, что он обожает собак, не дает своих в обиду и не карабкается наверх по чужим головам. Сейчас, впрочем, от Опалина не укрылось, что Твердовский чем-то встревожен.

— Ваня, с меня требуют немедленных результатов по убийству в парке Горького, — сказал Николай Леонтьевич. Он сидел, сцепив толстые пальцы, и внимательно следил за выражением лица собеседника. — Что тебе удалось узнать на сегодняшний день?

Опалин рассказал все, что ему было известно, добавив, что дело осложняется тем, что могла быть убита не та женщина и что студентка Левашова стала случайной жертвой.

— Кое-кто наверху, — заговорил Твердовский, тщательно подбирая слова, — думает, что убийство — провокация, спланированная для того, чтобы опорочить Советский Союз. Пока информация никуда не просочилась, и зарубежная пресса вроде бы молчит, но если им попадется такой повод извалять нас в грязи, они уж точно используют его по полной. Вот, мол, каков порядок в СССР — в центральном парке режут людей, да еще в день визита французского писателя. — Твердовский прищурился. — Скажи честно, у тебя нет ощущения, что нас пытаются таким образом… подставить?