Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

«Итак, золотой сервиз… Кто-то решил, что он до сих пор находится в доме. Отлично. Если он и в самом деле где-то спрятан, то надежно, потому что усадьбу уже обыскивали – и люди Стрелковой, и другие наверняка тоже… Этот кто-то хочет поискать еще раз, как следует. Это объясняет странные стуки, которые по ночам слышали жильцы, в том числе Лидия Константиновна… Тихо искать не получается. Преступнику мешают люди, которые тут живут – двое учителей, комсомольцы и доктор. Чтобы от них избавиться, он решает использовать дурную славу усадьбы. К тому же он узнал, что Сергей Иваныч недавно умер за границей… Он крадет череп с кладбища и устраивает появление призрака. Комсомольцы перепуганы и съезжают. Доктор не перепуган, но ему не нравится происходящее, и он перебирается в больницу. Лидия Константиновна переезжает во флигель… Но преступник не учел, что комсомольцы начнут жаловаться наверх, и его действия привлекут внимание властей. В усадьбу приехал Бураков… Он не разобрался, что тут творится, и преступник избавился от него, напугав до полусмерти. Пока вроде бы все логично… Но если учителя не соврали, что мне делать с летающим столом, который они видели? А телескоп? Ведь я же видел, как он парил в воздухе – хотя Виноградов твердил, что мне это померещилось, я не верю, что этого не было… А сабля, тьфу, рапира этого… как его… Цезаря? И еще портрет… – И тут ему в голову пришла совершенно новая мысль. – А не может ли быть так, что этот Сергей Иваныч на самом деле не умер, а вернулся и что-то затевает? От такого, как он, всего можно ожидать…»

На самом интересном месте размышлений Опалину пришлось прерваться, потому что приехал Проскурин и напомнил, что Иван так и не поговорил с хозяином кинопередвижки, хотя обещал. Скрепя сердце наш герой поднялся с кровати и последовал за комсомольцем. Тряская телега довезла их до дома Пантелея. Владелец кинопередвижки оказался флегматичным бородатым мужичком, который явно успел обтесаться в большом городе. Звали его Вукол, и все пылкие речи Проскурина отскакивали от него, как от стенки горох.

– Лошадь у меня ест, а это деньги, – твердил он в ответ на слова комсомольца. – Я, положим, тож не воздухом питаюсь. Пленка тож денег стоит… Я в убыток себе работать не могу. Ежели я фильмы бесплатно крутить стану, я по миру пойду…

– Кулак ты! – сердился Проскурин. – И самосознание у тебя рваческое… Ваня, ну что ты стоишь? Ты же обещал уговорить его! Припугни его, что ли, пригрози арестом… Я же знаю, у тебя бумажка есть…

– Не умеешь ты, Глеб, с людьми общаться, – усмехнулся Опалин. – К человеку подход нужен, а ты сразу за угрозы. Нехорошо! Договариваться надо, в положение входить. – Он повернулся к Вуколу, который стоял, почесывая бороду. – У тебя какие фильмы есть?

В итоге сошлись на том, что Вукол согласится показать одну смешную фильму и старую кинохронику с похоронами Ленина, а комсомольцы устроят для его лошади овес за полцены. Однако Демьянова, узнав о том, чего удалось добиться переговорщикам, схватилась за голову.

– Вы что, с ума сошли? Показывать комедию после похорон товарища Ленина! Глеб, ну хоть ты должен понимать, что это совершенно немыслимо?

Тут Опалин почувствовал, что часть упреков сейчас рикошетом полетит в него, а так как у него не было настроения выслушивать претензии в свой адрес, он просто сбежал. Во дворе избы Пантелея какая-то баба выговаривала бедно одетому парню в драных лаптях, что он много жрет. Слыша ее визгливый голос, Иван разом вспомнил все, за что не любил деревню и все, что с ней связано. Он сам был родом из деревни, но редко вспоминал об этом, потому что ничего хорошего в этих воспоминаниях не было. И сам он давно считал себя городским человеком – не потому, что город был к нему добрее, а потому, что городская жизнь протекала на совсем другом уровне. Как бы тяжело и бедно ни приходилось ему, в городе было электричество, трамваи, газеты, больницы, библиотеки, полные книг. Город развивался, деревня стояла на месте. И здесь, в Николаевке, Опалин особенно остро чувствовал, что деревня враждебна городу – хотя по молодости он еще не понимал, во что это противостояние выльется через несколько лет.

Вернувшись в усадьбу, он проверил, на месте ли рапира, и, убедившись, что никто не трогал ее в его отсутствие, достал бечевку, позаимствованную у Терешина, и стал задумчиво смотреть на нее. Когда Лидия Константиновна позвала его ужинать, бечевку он проворно убрал, а за столом вел себя как обычно. После ужина Опалин удалился к себе и вскоре потушил свет.

На усадьбу опустилась ночь. Луна выплыла на небо; высыпали звезды. Поскрипывали кузнечики, в ветвях жасмина негромко щебетала ночная птица. Потом по земле побежала тень.

Она приблизилась к спящей усадьбе, обогнула ее и, заметив открытое в нижнем этаже окно, подтянулась на руках и забралась внутрь. Прошло несколько минут. Птица умолкла. Ночной ветер качнул ветви деревьев, листья зашептались, и в следующее мгновение страшный грохот сотряс дом.

Грохот повторился, перемежаясь истошными воплями, щедро сдобренными последними, а также предпоследними словами. Во флигеле Лидия Константиновна в ужасе подскочила на кровати и бросилась к окну, гадая, что происходит. У себя в комнате Платон Киселев спрыгнул с постели, схватил оружие, отодвинул засовы и бросился в коридор.

В потемках он споткнулся и упал раз, другой, но все же добрался до противоположного крыла дома, из которого шел шум. Дверь одной из классных комнат была распахнута настежь, и оттуда лился электрический свет. Внутри лежали в беспорядке столы и стулья, а посреди комнаты стоял с вдохновенным лицом Иван Опалин, грозя люстре из сверкающего браунинга. Присмотревшись, Платон Аркадьевич увидел, что на люстре сидит человек.

– Слезай! – заорал Опалин.

По правде говоря, к своему приказу он прибавил много энергичных выражений, не одобренных словарями, так что даже Киселев, который много чего успел в своей жизни наслушаться, поглядел на молодого человека с невольным уважением.

– Куда я слезу, – бубнил сверху ночной гость, – ты меня стрельнешь…

– Я в тебя и так выстрелить могу!

– Ой, мама, – простонал незнакомец и, судя по его движениям, попытался перебраться на потолок. Люстра закачалась. Это было большое, многоярусное сооружение из бронзы, явно висевшее тут с дореволюционных времен – и хотя, судя по всему, она могла выдержать вес некрупного человека, неизвестно было, на сколько еще хватит ее ресурса и не рухнет ли она под тяжестью примостившегося на ней беглеца.

Опалин обернулся к учителю, тотчас же приметил все странности – и то, что Платон Аркадьевич был полностью одет и не походил на человека, которого ночью неожиданно выдернули из постели, и то, какое оружие у него было в руке, и недобро усмехнулся.