Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

Выставка. Вот оно что. И Опалин сразу же вспомнил надпись на обороте фотографии Маши: «Для выставки. Парижанка на бульваре Монпарнас…»

— Вы его лично знали? — задал он следующий вопрос.

— Нет, только по рассказам дяди — они пару раз ездили вместе за границу. Оказались в одном вагоне, так, кажется, и познакомились. Доманин же где только не был — и в Испании на фронте, и в Италию ездил, и еще куда-то. Он считал дело с выставкой решенным, и чуть ли не пригласительные билеты хотел распределять, а тут ее отменили и снимки вернули — дескать, забирайте свое барахло. В «Национале» он все совал фотографии дяде и каким-то знакомым за соседним столом, требовал сказать правду, хорошие они или никуда не годятся. Ну, ему, конечно, говорили, что фотографии отличные, и надо подождать, все устроится, просто кто-то против него интригует. А он разошелся и кричал, что он Лев Доманин и не позволит так с собой обращаться. Хотя он вовсе не Доманин и не Лев, а Лейба Герштейн или как-то вроде того.

Опалин задумался. Лев — конечно, в честь Троцкого, была такая мода, пока тот оставался в силе. Даже анекдот ходил в двадцатые годы, что больше всего львов в Москве: Лев Давыдович, Лев Борисович [12] То есть Троцкий и Каменев. и несметное количество прочих. Впрочем, опала Троцкого тотчас породила другой анекдот — что его фамилию теперь надо писать «Троий», потому что ЦК выпало. Интересно, какое направление попытаются придать делу убитого Доманина. Насколько было известно Опалину, следствие застыло на той точке, на которой его оставил Манухин, хотя никто при этом не спешил признавать дело банальным убийством с целью ограбления. «А ведь наверняка кто-нибудь половчее Манухина пытается пристегнуть сюда политику… например, объявить Доманина скрытым троцкистом. Или не сам был троцкистом, но убили троцкисты, с которыми он неосторожно общался. Хотя… как говорит Терентий Иваныч, трудно держать нос по ветру, когда начинается ураган… Доманин же „первых лиц“ правительства снимал, среди прочего. Если его признать врагом или сочувствующим врагам, возникнет слишком много вопросов…»

Опалин обсудил с Былинкиным еще несколько моментов и, когда тот подмахнул заполненный Петровичем протокол с краткой выжимкой из предоставленных сведений, выписал студенту пропуск на выход.

— Давай выкладывай, — потребовал Петрович, когда за Былинкиным закрылась дверь.

— А нечего выкладывать. — Опалин поморщился. — У меня такое ощущение, что тут каким-то боком замешан «Националь».

— Думаешь, убийца был в ресторане? Среди посетителей? Или это кто-то из персонала? Ваня!

Не отвечая, Опалин поднялся с места.

— Пойду к Николаю Леонтьевичу… Надо кое-что с ним обсудить.

Очевидно, итогом этого разговора стало событие, которое постоянные посетители «Националя» еще долго вспоминали, дополняя собственными фантастическими домыслами. В тот памятный день, ближе к вечеру, к ресторану лихо подкатило несколько милицейских автобусов, из автобусов вышли с десяток проводников с собаками и несколько сотрудников угрозыска. Музыканты в ресторане сбились с ритма, завидев незваных гостей, но хмурый тип со шрамом, командовавший операцией, попросил всех продолжать веселиться, потому что к честным людям у них претензий нет, а ищут они опасного преступника. Музыканты заиграли, пары вновь принялись танцевать, собаки (и в их числе Фрушка) прошли по залу ресторана, и в сопровождении проводников удалились по направлению к помещениям, предназначенным для персонала.

В это же самое время дверь служебного хода приотворилась, и из нее выскользнул какой-то гражданин. Засунув руки в карманы, гражданин с независимым видом зашагал по улице, но через несколько шагов его «приняли» сидевшие в засаде Юра и Антон, которых Опалин нарочно поставил здесь следить за теми, кто захочет покинуть ресторан с черного хода.

— Куда спешим, товарищ? — спросил Казачинский. Товарищ позеленел, как пучок шпината, и сделал отчаянную попытку вырваться, но его держали крепко. — Тихо, тихо, не дури! Московский уголовный розыск!

Опалин был недоволен собой.

Прием, которым он воспользовался, напоминал забрасывание сетей в мутную воду и при некоторой доле везения мог принести успех, но — не в этот раз. Собаки обнаружили пару тайников на кухне, куда повара складывали украденную вырезку и прочие деликатесы, а речь Опалина спугнула нескольких граждан, попытавшихся спрятаться или удрать. Двое оказались неверными мужьями, которые очень боялись своих жен, но все же не настолько, чтобы не ходить налево, а третий, давший деру через черный ход, оказался гардеробщиком ресторана. Он был щупл, белокур, очень молод и ни единой чертой не походил на портрет, со слов Ирины Пряничниковой худо-бедно нарисованный Горюновым.

Тем не менее, чтобы исключить всякие сомнения, гардеробщика заставили снять рубашку в присутствии врача, который подтвердил, что никаких ранений отверткой на теле задержанного нет. После этого у гардеробщика взяли отпечатки пальцев, чтобы выяснить, не проходил ли по другим делам. И теперь задержанный, звавшийся Евгением Тереховым, сидел на стуле в кабинете Опалина, причем от последнего не укрылось, как гардеробщик нервничает и вдобавок весь вспотел, хотя в комнате была нормальная температура.

«Что-то он натворил, — подумал Опалин, внимательно наблюдая за Тереховым. — Раз гардероб, значит, кража личных вещей. Шубы и тому подобное. Закинул сеть, а попалась мелкая рыба… Твердовский мне голову оторвет».

В кабинет вошел Петрович и, приблизившись к Опалину, вполголоса доложил, что задержанный в их картотеке не значится, приводов и судимостей не имеет, но Померанцеву нужно время, чтобы проверить как следует — мало ли какое имя у Терехова может быть в действительности.

Опалин дернул бровью, написал на листке бумаги «гардероб ресторана — кражи?» и показал Петровичу. Тот кивнул и вышел.

— Как насчет сорок восьмой статьи? — спросил Опалин добродушно.

Терехов дернулся.

— А? Что?

— Статья о чистосердечном признании. Никогда о такой не слышали?

Гардеробщик поглядел на него исподлобья и неожиданно выпалил:

— Вы ничего не докажете.

Если человек ни в чем не замешан, он в жизни не произнесет такую фразу. В Опалине проснулся инстинкт охотника. «Нет уж, тебя-то я на чистую воду выведу. Никуда ты от меня не денешься».

— Докажем, все докажем. И свидетелей опросим, и близких твоих будем трясти.

— Что, и Валю? — Гардеробщик окаменел. — Послушайте, не надо ее трогать, она тут ни при чем…