Артур Таболов - Кэш

— Что значит не прошел? — уточнил Панкратов. — Вернулся обратно?

— Ну да, на счет фирмы. Офис банка продали за долги, все архивы выкинули на помойку. Но платежка в фирме осталась. Получалось, что все налоги уплачены, не придерешься. А что они пропали в «Сибстройбанке» — это уже не их проблемы. Осень 98-го года, вспомните. Банки лопались, как мыльные пузыри.

— Вы сказали Михееву, что оснований для возбуждения уголовного дела нет?

— Сказал. Он спросил: а если платежка исчезнет? Я ответил: тогда совсем другое дело.

— И она исчезла, — констатировал Панкратов. — А компьютерную базу данных основательно подпортил вирус. Я внимательно прочитал все протоколы судебных заседаний. У меня создалось твердое убеждение, что весь процесс был проплачен. Весь — от следователя до прокурора и судьи. Сколько вы получили от Михеева за то, чтобы возбудить уголовное дело?

— Нисколько. Мне оно было нужно. Для карьеры. Таких дел в Таганской прокуратуре еще не было. Везде были, а у нас не было. Наверху могло создаться впечатление, что мы потеряли политическое чутье. Поэтому я его возбудил.

— Вы забыли, Кириллов, с чего мы начали разговор, — мягко упрекнул Панкратов. — Я никого не представляю, передо мной не нужно врать и оправдываться. Я знаю, зачем Михееву было нужно это уголовное дело. Он боялся, что Гольцов выкинет его из бизнеса. И было за что. Он ошибся, у Гольцова и в мыслях этого не было. Он умел прощать друзей. Тех, кого считал друзьями. А теперь научился не прощать. Сколько вам заплатил Михеев?

— Я уже сказал — нисколько.

Панкратов неторопливо поднялся.

— До свиданья, Кириллов. Правильнее сказать — прощайте. Вряд ли мы с вами еще встретимся. Разве что случайно. Лет через десять. Не думаю, что я вас узнаю. Зона очень меняет людей.

Следователь Кириллов живо представил, как сейчас загремит ключ в двери, хмурый контролер проведет его по коридорам СИЗО и впихнет в камеру, до отказа набитую людским сбродом — грязным, наглым, уважающим только грубую физическую силу и ничего не знающим о правах человека. И он уже никогда не услышит нормальную человеческую речь.

— Не уходите, — попросил Кириллов. — Пожалуйста. Я отвечу на ваши вопросы.

— Сколько вам заплатил Михеев? — повторил Панкратов.

— Двести тысяч долларов.

— Всего-то?

— Тогда это были большие деньги, я на них купил квартиру.

— Сколько занесли прокурору Анисимову?

— Сто тысяч.

— Судье Фроловой?

— Триста. Другой уровень, всё зависело от неё.

— Кто передал взятку судье?

— Адвокат Горелов. Он её хорошо знал, они вместе учились в юридическом институте.

— Адвокат Горелов? — не поверил Панкратов. — Он же защищал Гольцова. И Гольцов ему хорошо платил. Его тоже купили?

— Ну да.

— За сколько?

— Не знаю.

— Кто ему заплатил?

— Сам Михеев.

— Теперь я понимаю, почему Гольцов отказался от последнего слова, — заключил Панкратов. — Он всё понял. Но слишком поздно.

— Вы хотели дать мне совет, — напомнил Кириллов.

— Обязательно дам, — пообещал Панкратов. — Но мы еще не во всём разобрались. Что за повестку вы послали Гольцову в сентябре 2008 года?

— Повестку? — переспросил Кириллов. — Какую повестку?

— Вы вызвали его на допрос в качестве свидетеля. На четырнадцатое сентября.

— Да, было такое, послал.

— Зачем? Хотели возбудить против него новое дело?

— Нет, попросил Михеев.

— Зачем это было нужно Михееву?

— Какие-то дела по бизнесу. Гольцов начал выступать, его нужно было утихомирить. Напомнить, что он вышел по УДО, и срок еще не закончился.

— Сколько за это вам заплатил Михеев?

— Ни рубля. Это была товарищеская услуга, я не мог ему отказать. Вы уж совсем принимаете Следственный комитет за универсам.

— А я всё думаю, на что похож Следственный комитет? Правильно, на универсам. У всего своя цена.

— А в прокуратуре — не так? — огрызнулся Кириллов. — А в судах?

— Не буду спорить, вам лучше знать. Так вот, совет. Он такой. Я представляю, на что вы рассчитываете, когда берете всё на себя. Преступление совершено в одиночку, без предварительного сговора и участия третьих лиц. Одна статья. Еще вы надеетесь, что ваши начальники, узнав о вашей твердости в их защите, подключат свои связи и вытащат вас из тюрьмы. Не надейтесь. Никто и пальцем ради вас не шевельнет, вас уже списали. А Генпрокуратура найдет способ упаковать вас по максимуму. Не за взятку. За вымогательство в особо крупном размере. Статья 163-я, от семи до пятнадцати лет. Вот что вам светит. В наших законах еще нет такого понятия, как сделка с правосудием. Но есть статья, предполагающая смягчение наказания за деятельное раскаяние и сотрудничество со следствием. Так что не стройте из себя Зою Космодемьянскую. Сливайте всех, с кем имели дело. Сдавайте и не раздумывайте. Зачтется.

— Я ни с кем не имел дела! — закричал Кириллов. — Ни с кем! Я всё сам, один!

— Никогда не нужно считать других глупее себя. Кто же поверит, что вам дали бы хапнуть тридцать миллионов рублей? Миллион долларов! Не по чину, Кириллов. Тот, кто попросил меня провести с вами этот разговор, человек не кровожадный. Ему хватит, если вы отсидите столько же, сколько отсидел он. Больше можно, а меньше нельзя.

— Вы о ком говорите?

— Не догадываетесь? Кого может интересовать это старое дело?

— Кого?

— А вы подумайте.

— Гольцова? — неуверенно предположил Кириллов. — Но он погиб!

— Для вас — нет. И для всех, кто вычеркнул из его судьбы четыре года жизни. У грехов, Кириллов, очень длинные тени!..

Адвокат Василий Афанасьевич Горелов был всем доволен в жизни. Мало кто в сорок два года смог добиться того, чего добился он. Член исполкома Гильдии российских адвокатов, член Общественной палаты, владелец юридической фирмы «Горелов и партнеры», с которой охотно сотрудничали самые известные адвокаты России. Партнеров не было, но с ними название звучало солиднее. Но самым большим достижением было то, что он вошел в первую сотню так называемого президентского резерва — в сто кандидатов, которым было предназначено занять высокие государственные посты. Правда, потом к сотне прибавили еще тысячу, президентский резерв разбавился, как бочковое пиво в руках умелой торговки, но первая сотня оставалась первой сотней. Какие должности ему будут предложены, Горелов мог только гадать, но гадал всегда с удовольствием.

Единственное, чем он был недоволен — его собственная физиономия. Слишком круглая, слишком простецкая, плебейская. Чего он только ни делал, чтобы её как-нибудь облагородить! Отращивал длинные волосы — лицо становилась бабьим. Обрастал трехдневной модной щетиной — становился похожим на алкаша с бодуна. Отпускал усы, они выглядели будто приклеенные, как с чужого лица. Завел было очки в красивой оправе с простыми стеклами, но так и не смог к ним привыкнуть.