Артур Таболов - Кэш

— Нет проблем, — добродушно отозвался Олег, довольный тем, что может оказать товарищу услугу, которая ему самому ничего не стоила. Как всякий новоявленный автовладелец, он пользовался любым поводом, чтобы покататься на машине — по делу и не по делу. — Куда ехать?

— Не так далеко, в Калинин, всего километров двести.

Олег охнул, но давать задний ход было поздно. Пока Георгий таскал из общаги то, что он прикупил своим, стало понятно, почему его восхитил багажник «четверки». Машина просела под грузом ящиков со сгущенкой и китайской тушенкой «Великая стена», мешками гречки и сахара, макаронами в картонных коробках.

— У них там что — голодный край? — удивился Олег.

— Не совсем голодный, но и не очень-то сытый, — ответил Георгий, озабоченно перекладывая поклажу.

Стояла глубокая осень, за окнами машины струились сирые поля, пролетали деревни в тяжелых рябинах. Поначалу Олег злился на себя, но понемногу отошел, оживленно разговаривал с Георгием на тему «этим летом на БАМе», у них уже было общее прошлое.

Дом, к которому они подъехали, стоял в пригороде Калинина, на берегу Тверцы, двухэтажный, деревянный, с множеством хозяйственных пристроек, обнесенный старым забором. Во дворе машину сразу окружила малышня в одинаковых серых курточках. Георгий вскрыл один из картонных ящиков и одарил всех печеньем «Октябрьское». Ребята постарше быстро разгрузили багажник, Георгий о чем-то поговорил с маленьким пожилым человеком с институтским ромбом на лацкане пиджака, обнял его и вернулся в машину.

— Всё, можно ехать. Спасибо, ты меня очень выручил.

— Это детдом? — спросил Олег.

— Да.

— Но ты сказал, что кое-что прикупил своим.

— Это и есть мои.

После этой поездки они стали встречаться чаще. Олег приезжал в общагу на Спартаковской отдохнуть от суровых порядков семьи, где тон задавала теща, поиграть в преферанс, выпить и потрепаться с ребятами. В комнату Георгия всегда набивалось человек по десять, азартно спорили о политике, пели под гитару. На гитаре Георгий играл мастерски. В преферанс тоже мастерски, азартно и в то же время расчетливо, никогда не проигрывал. Он вообще не проигрывал. Пока ему не изменила удача.

После института их пути разошлись. Гольцов распределился куда-то на Урал. Несколько лет о нем ничего не было слышно, потом кто-то рассказал, что Георгий в Венесуэле, строит какую-то гидроэлектростанцию. Олег удивился: каким ветром его занесло в Венесуэлу? Потом понял: знак новых времен. Если сам он в двадцать восемь лет стал начальником управления в союзном министерстве, почему молодой русский инженер не может работать в Венесуэле? Менялись времена, менялись…

Странное какое-то виски. Не берет. Нужно добавить.

За тем, что в те годы происходило в стране, Олег следил с интересом, но как бы отстраненно — так болельщик следит по телевизору за футбольным чемпионатом. На его жизнь ничего не влияло: ни горбачевская антиалкогольная компания, ни яростная борьба народных избранников за отмену 6-й статьи Конституции о руководящей роли КПСС, ни ощутимый даже в Москве дефицит продуктов. Зарплаты хватало, продукты по-прежнему привозил шофер тестя, а водки и коньяков было всегда полно в его домашнем баре. Только вот тесть с каждым днем становился всё более хмурым и раздражительным. Но Олег научился слушать его с внимательным и сочувствующим видом, а все его слова пропускал мимо ушей. Даже ГКЧП воспринял как неожиданное развлечение.

К вечеру 19-го августа он из любопытства он подъехал на Краснопресненскую набережную. Машину оставил возле гостиницы «Украина», вместе с толпой прошел к Белому дому. На улице стояла колонна танков, но вид у них был не устрашающий, а довольно мирный. Экипажи сидели на броне, покуривали, пересмеивались с москвичами. В дулах танков торчали какие-то красноватые цветки, везде одинаковые. «Девушки подарили?» — спросил Олег у танкиста. «Какие там девушки, — ухмыльнулся тот. — Старшина!»

Возле Белого дома бурлила толпа, происходила какая-то жизнь. Куда-то тащили арматуру и бетонные столбы, катили огромные деревянные бобины из-под кабеля — строили баррикады. Но по большей части кучковались возле тех, у кого были транзисторы, напряженно слушали радио «Свобода». По радио передавали, что Горбачев в Форосе. В толпе появлялись какие-то озабоченные люди, военные и штатские, на ходу отдавали приказания. Олег узнал среди них вице-президента Руцкого, примелькавшихся по телевизору депутатов. Покрутившись возле Белого дома часа полтора и подкатив к баррикаде бобину, с трудом пристроившись к облепившим ее энтузиастам, Олег решил, что остальное лучше смотреть дома по телевизору и начал выбираться наружу. И тут на него наскочил какой-то человек в камуфляже без знаков различия, весело приветствовал и сразу спросил:

— Ты на машине?

Это был Гольцов. Олег даже не сразу его узнал — из-за камуфляжа и сильно загорелого лица.

— Да, а что? Ты как здесь? Я слышал, ты в Венесуэле.

— Проехали. Дуй в ресторан «Загородный», забери всё, что они наготовили, и вези сюда. Скажи — от меня, они знают.

После «Загородного» пришлось смотаться на базу райпищеторга в Филях, потом в типографию за тиражом экстренного выпуска демократических газет. Несколько раз «Жигули» Олега останавливали военные патрули. Услышав фамилию Гольцова, пропускали.

Стемнело, начал накрапывать дождь. Толпа у Белого дома не уменьшилась, но будто помолодела. Жгли костры, пели под гитару. По «Свободе» передавали тревожные сообщения, но на площади никакого напряжения не ощущалось. Совсем другая атмосфера было внутри Белого дома, куда Олега провел Георгий. Трезвонили телефоны, хрипели милицейские рации, по коридорам быстро проходили хмурые люди. Гольцова знали. Он с кем-то знакомил Олега, представляя: «Мой друг». Фамилии этих людей ничего не говорили Олегу, он сразу их забывал. И только позже узнавал по телевизору: рыжий Чубайс, пухлый Гайдар, худосочный, словно бы чахоточный Хасбулатов. На лестничной площадке, куда Георгий вышел покурить, они неожиданно столкнулись с группой людей, спускавшейся вниз. Впереди шел Ельцин — обрюзгший, с растрепанной прической. Георгий посторонился, почтительно поздоровался. Ельцин приостановился, хмуро вгляделся.

— А, гидротехник! Как же, помню.

Пожал Георгию руку и проследовал дальше.

— Откуда он тебя знает? — спросил Олег.

— Пересекались. Давно, когда я Нижне-Кутскую ГЭС строил. Чуть под суд меня не упёк.

— За что?

— Да было дело. Надо же, запомнил. Вот что значит бывший прораб! Всех помнит!

Лицо Георгия оживила улыбка, как бы даже растроганная.

Тревожная ночь в Белом доме сообщила Олегу чувство причастности к дальнейшим событиям. За ними он следил по телевизору. Втайне от тестя радовался триумфу Ельцина, ликовал вместе со стотысячной толпой на площади Свободной России, даже не подозревая, как эти события отразятся на его жизни.