Джулио Леони - Данте. Преступление света

— Служба родному городу вынудила меня отдалиться от этого мира, но я не забыл ваших уроков, как и вы не забыли моего имени.

— Как же мне забыть моего лучшего ученика?

— Вижу, вас интересуют не только секреты природы и ее Творца, — заметил Данте, кивнув на толпу.

— Мудрец должен знать все. Это его высший долг.

— Все знать может только Всевышний. На это указывали и Фома Аквинский [11] Фома Аквинский (1225/26-1274) — величайший из средневековых схоластов и один из виднейших философов и богословов западной традиции. Именно Фома Аквинский приспособил к нуждам церкви учение Аристотеля, получившее широкое распространение в Западной Европе в XIII веке. Он «очистил» его от материалистических элементов, придав ему христианский характер. , и Святой Бонавентура [12] Святой Бонавентура (ум. 1279) — епископ, выходец из монахов францисканцев, один из Учителей Католической Церкви. , — возразил Данте. Незаметно для самого себя он возобновил прерванный много лет назад диспут.

— Существуют и другие мнения. К свету познания стремились не только упомянутые вами мудрецы. Кажется, в свое время упоминались и другие имена. А ведь есть и те, о ком небезопасно было говорить даже во французских землях…

— И у нас во Флоренции?

— Возможно…

Данте почувствовал, что разговор принимает опасный оборот.

— Каково же ваше мнение о том, что мы только что увидели? — спросил поэт, чтобы сменить тему разговора.

— О том, что мы увидели?.. А вы уверены в том, что мы увидели одно и то же?

— У нас разные ноги, руки и глаза. Но, в сущности, образы, сформированные у нас в мозгу нашими органами чувств, должны быть подобными. Ведь наше сознание — лишь отражение единого Бога.

— А если Бога нет? — негромко спросил Арриго.

— Не богохульствуйте! — шутливо погрозив ему пальцем, воскликнул Данте. Он не мог себе даже представить, что человек, возглавлявший одну из кафедр Богословского факультета, мог сомневаться в существовании Бога.

Однако Арриго и не думал шутить.

— Я хотел сказать: а если нет единого Бога? Подумайте о свете и тьме. Что, если и божественное начало разделено между добром и его противоположностью? Чье же проявление мы увидели в этом случае? Добра или зла?

Поэт растерялся, а Арриго пожал плечами:

— Прошу простить меня, мессир Алигьери. Люди, изучающие проявления природы так, как делаю это я, часто привыкают во всем сомневаться… Однако вернемся к представшему нашему взору чудовищному зрелищу. Можно подумать, Бог отменил все законы естества. Мне никогда еще не приходилось видеть существа, способного жить без половины своих органов.

— Вы тоже думаете, что это — кукла с каким-то механизмом внутри? — заинтересованно спросил Данте.

— Не знаю. Во Франции я видел механическую фигуру на башенных часах, но никогда не сталкивался ни с чем столь же похожим на живого человека. Можно подумать, что…

Увлекшись разговором, Данте и Арриго шли к выходу, но люди перед ними внезапно остановились. Раздались громкие голоса. Кажется, вспыхнула перебранка. Данте поднялся на цыпочки, пытаясь понять, что происходит, и увидел начальника стражи, проталкивавшегося со своими людьми через толпу.

— Мессир Данте! — крикнул капитан, увидев поэта. — Я вас ищу!

— А зачем я вам понадобился? — инстинктивно напрягся поэт.

— Вас ждут на постоялом дворе «У ангела». Там покойник.

Данте закрыл глаза и сжал кулаки, стараясь побороть внезапно нахлынувшее раздражение. У него бешено застучало сердце и закружилась голова. Он задыхался от глухой ярости, почувствовав себя на флорентийских улицах не лучше, чем в Преисподней. Ему казалось, что в горячем воздухе витает смрад горящей серы. Поэт попытался думать о чем-нибудь другом. Стал лихорадочно рыться в памяти. Вспомнил лицо Пьетры, ее презрительную усмешку…

— Возитесь сами с этим покойником… Я устал. Позовите какого-нибудь другого приора!

— Нет! — выдохнув это слово, начальник стражи замялся, словно не находил других, и подозрительно покосился на предусмотрительно отступившего в сторону Арриго. — Это очень странный покойник. Мы не понимаем, откуда он вообще здесь взялся.

— На нем турецкое платье! — почти шепотом добавил капитан.

Данте прищурился.

Четвертый человек из каюты галеры?! Значит, смерть не дала ему далеко убежать!

Услышав эту неожиданную новость, поэт почувствовал прилив сил. Куда-то испарилось даже мучившее его недомогание.

— Говорите, на постоялом дворе «У ангела»? Что ж. Пойдемте. Может, я смогу продолжить разговор, прерванный на борту галеры.

— Вы что, не поняли? Там — мертвец!

— Вот с ним-то я и поговорю. Если мы сумеем его понять, он очень многое расскажет нам и без слов.

Поклонившись на прощание философу, Данте устремился к выходу из церкви по узкому проходу, проложенному в толпе стражниками. Капитан поспешил за ним вслед, сокрушенно качая головой.

Постоялый двор. «У ангела» находился на узкой и грязной улочке у древних римских стен недалеко от церкви Санта Мария Новелла. Скорее всего, раньше занимаемое им помещение было сторожевой башней с обрушившейся вершиной. Теперь постоялый двор возвышался над развалинами римской стены, как последний солдат уничтоженной армии. Вокруг него сгрудились более поздние постройки. На первом этаже старой башни построили обширное деревянное помещение. Здесь находилась кухня и — на грубых нарах сразу по трое — ночевали самые бедные путники.

С другой стороны улочка упиралась в невысокую стену из грубых камней, за которой начинались виноградники. У самых дверей постоялого двора над конским пометом вились тучи мух.

— Чьи это земли? — спросил поэт.

— Кажется, они принадлежат семейству Кавальканти, — немного подумав, ответил начальник стражи. — Постоялый двор вроде бы тоже раньше был их. Тут была мельница, а в башне держали зерно и муку.

Опять род Кавальканти!

Услышав эту фамилию, Данте вновь ощутил жгучее чувство вины. Тряхнув головой, чтобы поскорее избавиться от него, поэт стал осматривать постоялый двор. На вывеске был изображен распростерший крылья ангел. Кто-то замазал краской половину вывески, но от дождя и ветра краска облупилась, и теперь вновь было видно, что раньше постоялый двор назывался «У падшего ангела».

Данте криво усмехнулся, не сомневаясь, что первоначальное название придумал Гвидо Кавальканти. Это было вполне в его духе.

— Где мертвец? — спросил поэт, отогнав печальные мысли.

— Пойдемте… В этой башне устроили небольшие каморки. Хозяин постоялого двора сдает их богатым путникам, которые не желают спать вместе с другими. Покойник в одной из них. На самом верхнем этаже.

Данте еще несколько мгновений задержался перед входом, желая запечатлеть в памяти облик постоялого двора, прежде чем нырнуть в море подробностей, которое наверняка ждет его внутри. Потом, не дожидаясь начальника стражи, он шагнул внутрь и стал карабкаться вверх по ступеням бесконечной дубовой лестницы, вьющейся вдоль стен башни. При этом поэт сразу же почувствовал внутри постоялого двора что-то странное, хотя и не смог определить источник этих ощущений.