Рубен Маркарьян - Ключевая фраза [litres]

– Прошу вас, Петр Демьянович, не уходите. Со мной правда все в порядке, я немного потерял память, но зато меня посетили странные сны, пока я мучился в бреду. И я бы хотел вам задать пару вопросов в этой связи.

– Интересно, коллега, а мне вы ничего не рассказали, – укоризненно сказал Кони.

– Простите меня, Анатолий Федорович. Вы же понимаете, я немного… того, – Артем постучал себя пальцем по голове.

Обращаясь к Успенскому, Артем продолжил:

– Это может показаться странным, но раз уж мы говорим о странных вещах, за которые в былые годы сожгли бы на костре, то я спрошу. Я оказался в вашем времени… Точнее, мне приснилось, что я – это как бы не я, а тоже адвокат, но оказавшийся в вашем сегодняшнем времени. А сам я из будущего, скажем, лет этак на сто впереди. И, честно говоря, вот как раз сейчас подумал, как глупо будет, если я буду рассказывать, как там у нас в будущем, потому что или вы посчитаете меня идиотом, или просто не поймете, о чем я. Поэтому… А как по-вашему, Петр Демьянович, вообще возможен перенос сознания от одного человека другому?

– Вы имеете в виду реинкарнацию? – спросил Кони.

– Да… реинкарнация, наверное… Ну, для людей будущего само слово «реинкарнация» – это уже архаизм. Но смысл тот же, да… как бы сознание одного человека записывается на… ну, скажем, куда-то в мозг другого человека как на носитель информации… компакт-диск… Ой, извините, на… Ну, на… На что в наше время записывают информацию? Кроме бумаги?

– На фонограф, – предположил Успенский и улыбнулся. – Я вас, кажется, понимаю. Несмотря на то что вы из будущего… Записать сознание, как на фонограф? Не знаю… Не думаю, что это возможно. Хотя… Мысли можно. Эмоцию вряд ли. Эмоцию как таковую нельзя видеть, так же как нельзя видеть стоимость монеты. Вы можете видеть, что написано на монете, но стоимость ее вы никогда не увидите. Мысль нельзя сфотографировать.

Кони странно подмигнул Артему.

– Я только хотел сказать, что в будущем, – продолжил Каховский, – ну, которое я видел во сне… путешествия по воздуху – обычное дело, по небу летают аэропланы, только не легкие, а тяжелые, многотонные. Но, главное, люди придумали такие умные машины, которые могут обрабатывать информацию. Как человеческий мозг. И изображение всего, что происходит в мозгу компью… этой умной машины, выводится на экран, как в синематографе, только экран может быть маленький, так что его можно положить в карман. А потом умная машина решила, что она – не машина.

– Ну, пока все понятно, – Кони улыбнулся. – Человек научился петь. Потом записал свой голос на фонографе. И теперь фонографы поют человеческим голосом. Но вдруг фонограф решит, что это он сам поет? Вы это имеете в виду?

Он почесал затылок и, прикрывая напавшую зевоту ладонью, произнес:

– Петр Демьянович, если вы еще в наших краях и никуда не спешите, может, заглянете завтра? Скажем, к завтраку? Очень интересная беседа у нас вышла, но мое сознание, до сих пор закованное в привычном ему материальном мозгу, меня скоро покинет, ибо мозг устал и требует сна.

– Я с удовольствием принимаю ваше приглашение. Тем более Сергей Аркадьевич еще должен нам рассказать о будущем. Я, честно говоря, верю в реинкарнацию и приду обязательно.

Мужчины встали. Провожая Успенского до дверей, Кони на минуту отлучился отдать распоряжение управляющему насчет завтрашнего.

Стоя на веранде и прощаясь с Артемом, Успенский взглянул ему в глаза и совершенно серьезно сказал:

– Вы ведь и правда оттуда, да? Можете не отвечать…

– Анатолий Федорович просил прощения, он вынужден был отлучиться по весьма важному государственному делу. Так что мы с часик его подождем? Он сказал, если не приедет через этот час, можем начинать обедать без него!

С этими словами Артем встретил на веранде прибывшего к назначенному времени Успенского. Артем уже как два часа стоял здесь, сначала наблюдая восход не успевшего вчера закатиться солнца, готовящегося к торжеству июньских белых ночей; потом вдыхал пряный аромат распускающихся в саду роз, намазывая его маслом на хлеб своей памяти, понимая, что в любой момент может пробудиться от этого странного сна. О том, что Кони убыл по делам, его оповестил управляющий – ливрейный лакей, довольно странный персонаж, одетый в форменный мундир с шитьем и галунами, но с повадками обломовского Захара.

– Ну, что поделать, Сергей Аркадьевич, государева служба обязывает. Мы, так сказать, с пониманием и надеждой… – Успенский улыбнулся и снял шляпу. – Будем ждать!

– Я предложил бы пить чай, ожидая его возвращения, или обсудить тему, не связанную с реинкарнацией и записью сознания. Это Анатолий Федорович просил без него не обсуждать, как вы помните.

– Темы для бесед найти несложно. Но… меня разбирает любопытство, Сергей Аркадьевич. Вы понимаете, о чем я? – Успенский понизил голос.

– Честно говоря, не совсем… – Артем решил не поддаваться на провокации, касающиеся его прибытия из будущего; он на 99 % был уверен либо в своем сумасшествии, как плохом варианте, либо в пребывании во сне – как хорошем. – Я хотел с вами поделиться мучающим меня вопросом, касающимся одного судебного дела…

Артем сделал пару шагов по ступеням скрипучей лестницы веранды и предложил Успенскому проследовать к выросшей в саду группе чайной мебели, призывно белевшей на фоне ярко-красных розовых кустов.

– Дело одно с присяжными… – продолжил он. – Молодая особа обвиняется в том, что отравила своего мужа кислотой. Точнее, ее любовник был исполнителем, а она вроде как организовала покушение и ему способствовала. Так вот…

– Я читал об этом вашем деле, – сказал Успенский, и его пронзительный взгляд прошил Артема насквозь.

– Простите, что? – Каховский оторопел.

«Как это читал? О чем он? Он хочет вывести меня на разговор о будущем? Или он сам оттуда? Господи, Артем, не неси ерунды, тебе совсем плохо, похоже?» – такие мысли огненными искрами возникали и тут же сгорали в голове Каховского.

– Я читал о деле Евдокии Вольфрам, – не понимая волнения Артема, объяснил Петр Демьянович. – Это та дама, что из ревности или чего-то там, связанного с любовью, чуть не отправила на тот свет своего законного супруга. Из вашей речи следовало, что она его хотела убить или просто наказать из-за сильной любви. Кхе… Присяжные же ее оправдали, не так ли? Это было… Я был точно совсем маленький. Лет пять или шесть мне было. А прочел про это дело буквально вчера, роясь в подшивке старых журналов. Каюсь, Сергей Аркадьевич, хотел узнать о вас побольше…

– Да… Она его отравила… Точнее, хотела отравить… – Артем никак не мог понять, как ему реагировать. Он давно читал об Андреевском, в которого каким-то странным образом вселился, и практически ничего не помнил, кроме того, что тот был другом Кони и хорошим оратором-психологом.