Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

– Если бы террору подверглись только бояре-изменники! Вспомните – Грозный репрессировал самых близких, самых верных ему людей: Сильвестра, Адашева; опасность грозила Курбскому. Потом были осуждены на пытки и казнены сами организаторы опричнины: отец и сын Басмановы, князь Вяземский, другие. Убийство царевича Ивана – естественное завершение гигантской цепи бессмысленных преступлений, совершенных больным, психически ненормальным человеком.

– Вы заявляете это с такой убежденностью, словно у вас на руках медицинское заключение о болезни Грозного, – желчно проворчал Пташников.

– Я повторяю: разгадку убийства царевича Ивана надо искать не в политике, а в личности Грозного, точнее – в его душевной болезни.

– А нельзя ли сейчас, спустя четыреста лет, подвергнуть Грозного заочному медицинскому обследованию и попытаться выяснить, страдал ли он психической болезнью или нет? – вспомнив, что Ольга – будущий врач, я обратился с этим вопросом к ней.

Она охотно включилась в наше «расследование»:

– Еще в прошлом веке такую попытку предпринял профессор Ковалевский, выпустивший книгу «Иоанн Грозный и его душевное состояние». Как-то на занятиях по психиатрии мы ее рассматривали.

– Ну, и к каким же выводам пришел этот авторитетный эскулап?

– Профессор тоже утверждал, что поступки Грозного нельзя объяснить логикой, поскольку он был психически ненормальным человеком. Но полностью согласиться с таким диагнозом, вероятно, нельзя. В желании доказать, что Грозный был душевнобольным, Ковалевский договорился до того, что даже венчание его на царство объявил страстью дегенерата «возможно чаще и возможно больше фигурировать, произносить речи, появляться к народу и блуждать по государству». Ковалевский доказывал, что «человек с крепким умом не считал бы необходимым прибегать к столь слабым историческим доводам», что так поступит только человек «с болезненно развитой фантазией и воображением, одерживающим перевес над разумом».

– А каков будет ваш диагноз?

– Сначала давайте определимся, что такое паранойя – болезнь, которой Ковалевский наделил царя, – уверенно заговорила Ольга, словно отвечая на экзаменационный билет. – Паранойей называется стойкое психическое расстройство, проявляющееся систематизированным бредом, который отличается внешним правдоподобием. Каждый, кто не разделяет убеждений больного, квалифицируется им как враждебная личность, отсюда мания преследования, убежденность в своей исключительности и высоком происхождении. К признакам паранойи относятся также отсутствие угрызений совести и родственных чувств. Все эти качества были у Грозного.

– Но как совместить их с высокой образованностью царя, с его явным литературным талантом, который проявился в переписке с Курбским?

– Тут нет никакого противоречия – при паранойе явного снижения умственных способностей не наблюдается, психические отклонения концентрируются в определенной области, в отдельных поступках. Кроме того, приступы болезни происходят периодами и бывают обусловлены внешними обстоятельствами. А между приступами – периоды затишья, когда человек сохраняет способность к здравым поступкам и решениям.

– Выходит, убийство царевича Ивана могло произойти в период приступа? – задал я вопрос, ради которого завел этот разговор.

– Окончательный диагноз сделать невозможно, тут профессор Ковалевский несколько превысил свои возможности. Чтобы определить паранойю, когда нет явных признаков деградации личности, нужно тщательно обследовать подозреваемого, некоторое время понаблюдать за ним в стационарных условиях. Пока же все жестокости Грозного, в том числе и убийство сына, можно объяснить так называемыми психопатическими чертами характера, которые свойственны многим историческим деятелям, не только Грозному.

Я убедился, что к постановке диагноза Ольга подошла всерьез, однако это не приблизило меня к разгадке убийства царевича Ивана. Тогда я спросил о другом – можно ли было в то время и в тех условиях спасти его?

– Вероятно, у царевича, в результате удара посохом, возникла черепно-мозговая травма, в результате которой могут возникнуть гематома, менингит или энцефалит. Поэтому сказать точно, от чего он умер, невозможно. В любом случае при такой травме следует ввести антибиотик, сделать противостолбнячный укол.

– Выходит, царевич был обречен. И все-таки интересно, как его лечили?

Мне ответил Пташников:

– Об этом подробное сообщение оставил Джером Горсей – английский путешественник, встречавшийся с Грозным и написавший затем свои «Записки о Московии». Если верить ему, в горнице, где лежал царевич, постоянно находился юродивый Иван Большой Колпак, который, как заклинание, твердил день и ночь одну фразу: «Земля ты мати наша, не пей крови, не губи душу. Железо, брат мой, отними от тела недуг и от сердца щекоту. Всегда, ныне и присно».

– Это похоже на сеанс психотерапии, которые проводят современные экстрасенсы, – без улыбки сказала Ольга.

– Царевича поили овечьим молоком, яичной водой с сахаром и разбавленной в воде медвежьей желчью, – продолжил Пташников. – На грудь царевичу повесили ладанку с тертым хреном и чесноком, восковой свечой постоянно подкуривали ему под нос.

– Ну, таким лечением только в гроб загонять! – заявила Ольга. – При черепно-мозговой травме главное – покой и свежий воздух. В течение первых двух дней место ранения надо держать в холоде, что способствует антивоспалительному процессу, уменьшает отек и кровоизлияние. Потом необходимо обеспечить тепло, которое способствует рассасыванию раны.

– Выходит, русские знахари лучше разбирались в медицине, чем английские доктора, которым Грозный доверил лечить своего сына, – сердито сказал Пташников.

– На основании чего вы сделали такой вывод? – заинтересовалась Ольга.

– Тот же Горсей писал, что, когда царевичу стало совсем плохо, русские знахари «оттолкнули иноземцев и, обнажив царевича, натерли тело его теплым тестом».

Ольга удивленно покачала головой.

– А Иван Грозный в это время в соседней палате на коленях перед иконами молился Богу и повторял: «Да будет милость твоя ко мне, окаянному. Не отнимай у меня чадо мое возлюбленное, единокровное, не отнимай», – мрачным голосом процитировал краевед.

Мне вспомнилось, что эти самые слова уже приводил Отто Бэр в разговоре, состоявшемся в электричке Москва-Александров, с которого, собственно, и началось наше расследование. Если царь мучился, страшась смерти сына, значит, об умышленном преступлении не может быть и речи, – сказал я тогда чернобородому. Так, может, я был тогда совершенно прав, и расследование, которое мы затеяли, не имеет смысла?