Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

– Собственно, главное состоит не в том, можно было использовать Ростовский кремль в качестве военной крепости или нет. Патриарх никогда не стал бы воевать с царем. Это пустые, ничем не обоснованные домыслы. К тому времени, когда Иона Сысоевич начал возводить митрополичий двор, Никон уже официально был лишен патриаршего звания и не мог представлять для царя какой-то реальной угрозы. Как умный и образованный человек, Иона Сысоевич не стал бы посвящать свою жизнь призрачным химерам. Просто это был созидатель по натуре, а богатейшая Ростовская митрополия, которой принадлежали обширные угодия и свыше полутора десятков тысяч крепостных, позволила ему осуществить его грандиозный архитектурный проект. Вот и все объяснение, почему в Ростове вырос митрополичий двор, столь похожий на крепость…

– И никаких коварных заговоров, – насмешливо добавил Марк, объяснил Анне Николаевне: – Ему без тайн и загадок история кажется просто скучной, недостойной внимания.

Хозяйка ободряюще улыбнулась мне:

– В этом мы с вами – родственные души. Я тоже не люблю, когда начинают утверждать, что все в нашей истории ясно и все можно разложить строго по полочкам. Это далеко не так, наша отечественная история до сих пор полна неразгаданных тайн. Тот же Иона Сысоевич и для меня во многом остается загадочным человеком. Посмотрите, с какой поразительной настойчивостью он пытался превратить Ростовский край чуть ли не в центр русского православия. Строит в кремле церковь Ионна Богослова, фрески которой внушали мысль, что сам ученик Иисуса Христа посещал нашу землю. Возводит церковь на Ишне, где якобы ростовец Авраамий встретился с Иоанном Богословом. Переносит туда уникальные Царские врата, сделанные иноком Исайей. Не знаю, зачем ваш странный попутчик разыскивает Царские врата из Новгорода, но эти врата – настоящее совершенство, все в них – «лепотно и стройно», как говорили в старину…

Речь опять зашла о чернобородом. Чтобы дополнить его портрет, я рассказал Анне Николаевне, с какой уверенностью он заявлял, что царевич Иван погиб в результате заговора.

– Судя по всему, вы разделяете его мнение? – проницательно посмотрела на меня Анна Николаевна.

– В изложении чернобородого эта версия выглядела довольно-таки убедительно. Так считает и краевед Пташников, который присутствовал при этом разговоре.

– Пташников? – переспросила женщина. – Очень интересный человек, я с удовольствием прочитала его «Записки краеведа». С его версией основания Москвы боярином Степаном Кучкой и более ранней, чем принято считать, датировкой Ростова Великого трудно не согласиться. Однако иногда Ивана Алексеевича, как говорится, «заносит». Каждый краевед твердо убежден, что все самые важные события отечественной истории произошли именно в его городе или селе. Возможно, именно это чувство пристрастности и питает энтузиазм настоящих краеведов.

– Но порой нм за это здорово достается, – заметил я и рассказал о встрече Пташникова со своим рецензентом Окладиным, о споре, который возник в электричке.

Анна Николаевна удивленно покачала головой:

– Там был и Михаил Николаевич? Вот и верь после этого, что нами правят законы, а не случайности. Впрочем, Михаил Николаевич давно хотел встретиться с Пташниковым. Получается – их свела сама судьба.

– Выходит, вы знакомы и с Окладиным?

– Да, некоторым образом, – как-то странно улыбнулась мне Анна Николаевна. – Скажите, а Окладин знает, что ваш чернобородый попутчик должен приехать в Ростов?

– Нет, я ему не говорил. А в чем дело?

– Если бы Михаил Николаевич знал, что вы будете разыскивать здесь Царские врата из Новгорода, он обязательно посоветовал бы вам обратиться ко мне – ему прекрасно известно, что у меня собраны материалы о всех местных иконостасах.

Я спросил, словно бы мимоходом:

– Значит, Окладин тоже интересовался ростовскими иконостасами?

– В последнее время его больше интересует архитектура ростовских церквей.

– А каких конкретно?

Марк следил за нашим разговором с обостренным вниманием.

– Больше всего он занимался историей Успенского собора, – ответила мне хозяйка.

Я был в недоумении – иконостас Успенского собора был выполнен в восемнадцатом столетии. Что же вызвало интерес Окладина?

Анна Николаевна по-своему поняла мою реакцию:

– До сих пор исследователи не сошлись во мнении, когда этот собор построен: одни считают – в конце пятнадцатого века, другие – в конце шестнадцатого, при учреждении в Ростове митрополии. Михаил Николаевич придерживается своей версии – что собор построен в начале шестнадцатого века, когда было возведено несколько таких соборов, строители которых взяли за образец Успенский собор в Москве.

Мне хотелось спросить, интересовался ли Окладин церковью, где были Царские врата из Новгорода, но не рискнул, не выяснив, откуда Анна Николаевна знает историка, как относится к нему.

В любом случае к моим подозрениям добавилось еще одно – если Окладин был осведомлен, что о ростовских иконостасах все известно Анне Николаевне, так не он ли и подсказал чернобородому обратиться к ней?

Лишь через час, когда мы вышли из гостеприимного дома Анны Николаевны на улицу, я рассказал Марку о странной ночной прогулке Окладина в Александрове, о его появлении в Ростове одновременно с чернобородым, наконец, о их встрече в Ярославле.

Марк слушал меня не перебивая, с застывшим лицом. Мне вспомнилось, какой интерес он проявил к Окладину при первой встрече. Что за этим скрывалось?

Я надеялся, что теперь Марк все объяснит мне, однако он сказал, когда мы подъехали к гостинице:

– Об этом – никому ни слова. Трудно даже предположить, что может быть общего у чернобородого и Окладина, однако факты сами по себе настораживают, я тоже не могу понять, в чем тут дело…

Оставалось надеяться, что сегодня ночью эта затянувшаяся история с чернобородым прояснится.

Не стану рассказывать подробности, как мы с Марком проникли в церковь, как больше трех часов вслушивались в холодную, непроницаемую тишину. Все происходило примерно так же, как в Александрове.

И как в прошлый раз, несмотря на то что мы с таким нетерпением ждали ночного гостя, его явление было неожиданным. По крайней мере я уже начал думать, что он не явится, как вдруг раздался знакомый шум электроножовки.

Распиливали решетку окна в боковом нефе. Не в силах сдержать волнение, я поднялся на ноги, но Марк властно положил мне руку на плечо и заставил сесть.

Сделав последний распил, человек за окном вынул решетку и осторожно приставил ее к церковной стене. Потом в темно-синем сводчатом окне возник неясный черный силуэт, человек ловко перевалился через широкий подоконник и спрыгнул на пол. Замер у окна, прислушиваясь и сдерживая возбужденное дыхание.