Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

Непонятно, почему вы считаете, что Ганс Бэр намеревался издать свой дневник? – спросил я Окладина. – Ведь он этого так и не сделал.

– Видимо, не успел. Мы называем записки Ганса Бэра дневником, но вряд ли они были созданы в России, иначе просто-напросто не сохранились бы. Сами подумайте – стал бы Ганс Бэр откровенничать, находясь в заключении? Это во-первых. А во-вторых, он никогда не осмелился бы предложить наследнику русского престола перейти в католическую веру – заключенного под стражу бывшего опричника моментально казнили бы за это.

– Когда же Ганс Бэр создал свои записки?

Окладин ответил мне с уверенностью очевидца:

– После возвращения на родину. Возможно, именно поэтому он и не смог точно указать местоположение тайника. Ганс Бэр надеялся не только издать свои записки, но и заполучить спрятанные сокровища. В Смутное время, когда Русскую землю топтали наемники всех мастей, это нетрудно было сделать. Планам опричника помешала только смерть, ничто другое его не остановило бы.

– Итак, дневник – наполовину фальшивка, заговора против Грозного не было, а царевич Иван погиб в результате несчастного случая, обычной семейной ссоры, – недовольно заворочался Пташников. – Это ваше окончательное мнение?

– Чтобы определенно говорить о существовании заговора, нужны более надежные исторические документы, чем дневник опричника, который мы с вами в глаза не видели. Лично у меня нет полной уверенности, что это подлинная рукопись шестнадцатого века, а не фальшивка, на которую попался чернобородый.

– Если бы дневник был подделкой, Отто Бэр, как человек образованный, легко смог бы выяснить это у себя на родине и не поехал бы за тридевять земель разыскивать несуществующие сокровища. А если достоверны сокровища, то нет причин сомневаться и в заговоре, – убежденно сказал Пташников.

– Все равно в пользу версии о случайном убийстве доводов больше. Не спорю – рукопись может оказаться подлинной, а приведенные в ней сведения – вымышленными. Мало ли авантюристов приезжало в Россию и сочиняло потом мемуары, в которых почти не было достоверности. Вероятней всего, Ганс Бэр из их числа.

– Если бы ваш приятель Марк Викторович хоть немного интересовался историей, а не только своей милицейской службой, то из чернобородого можно было бы вытрясти больше сведений о заговоре, – в сердцах сказал мне Пташников.

– Марк? – повторила Ольга. – Очень редкое имя.

– Знал бы опричник Ганс Бэр, что его делом будет заниматься милиционер с таким именем, то вырезал бы план тайника за иконой евангелиста Марка, – пошутил Окладин.

Ольга выслушала его рассеянно, думая о чем-то своем.

Я вспомнил, с каким кислым видом Окладин узнал в Александрове, что Марк – сотрудник МВД. Еще тогда мне показалось, что у него какое-то особое, пристрастное отношение к милиции. Но когда, где, при каких обстоятельствах преподаватель института мог столкнуться с ней? Или мои наблюдения ошибочны и не имеют под собой никаких оснований?

А может, мне просто не хочется, чтобы у такой симпатичной девушки отец оказался непорядочным человеком?

– Да, все забываю вас спросить, как вы съездили в Суздаль? – мимоходом поинтересовался у меня Пташников. – Остались ли вы довольны поездкой?

– Спасибо, что посоветовали отправиться в эту экскурсию, все было отлично. Суздаль – удивительный город, а музейные работники очень милые и интересные люди.

– Вы были в Суздале? Давно ли?

Выслушав мой ответ, Окладин ничего больше не добавил к своему вопросу, а Ольга посмотрела сначала на меня, потом на отца, покачала головой и сказала:

– Как вы с папой там не встретились? Ведь он тоже ездил туда в эти же самые дни.

Сдвинув очки на лоб, Пташников с недоумением уставился на Окладина, укоризненно проговорил:

– Что же вы мне не сказали, что вам надо было ехать в Суздаль? Сотрудники музея с удовольствием взяли бы вас с собой, мест в автобусе было достаточно.

Окладин будто не расслышал краеведа.

– Вероятно, вы искали в Суздале те самые Царские врата из Новгорода, за которыми гонялся чернобородый? – обратился он ко мне, и в голосе его прозвучала плохо прикрытая ирония.

– Там их нет.

– Правильно. И, судя по всему, никогда не было.

Теперь настала моя очередь как можно язвительней спросить историка:

– Выходит, Михаил Николаевич, вы сами интересовались в Суздале этими Царскими вратами?

Окладин стянул к переносице тонкие брови и озабоченно произнес:

– Мне некогда было заниматься такими пустяками. Я ездил туда по своим служебным делам.

– А меня больше интересовала тайна Соломонии Сабуровой, – не стал я продолжать пикировку с историком.

– Ну, и к какому вы пришли выводу – был у нее сын или нет? – опять с улыбкой, вроде бы обрадовавшись, что разговор принял такое направление, обратился ко мне Окладин.

Я хотел промолчать, но Пташников и Ольга смотрели на меня выжидающе, и я невольно разговорился.

Почему-то волнуясь, словно переживая все заново, рассказал, как ночью долго не мог заснуть и вышел из гостиницы на территорию монастыря, как в застекленных окнах перехода между колокольней и Покровским собором мне почудился огонек свечи в руке Соломонии Сабуровой, как представилась у монастырской стены сцена прощания княгини с сыном и его ложные похороны на следующий день.

Подперев голову кулачком, Ольга не сводила с меня своих темных раскосых глаз, под взглядом которых я невольно терялся, а Пташников кивал седой головой, как бы подтверждая, что все так и было, как почудилось мне той туманной ночью. И только Окладин слушал меня скептически, со снисходительным выражением на лице, словно я рассказывал о чем-то сказочном, фантастическом.

Потом я подробно передал разговор с печальной женщиной из Суздальского музея, похожей на ссыльную княгиню со старинного портрета, рассказал о ее убежденности, что у Соломонии Сабуровой действительно родился в Покровском монастыре сын, которого она, спасая от смерти, отдала верным людям.

– Что же вы не напишете об этом? – внимательно выслушав меня, спросила Ольга. – Ведь тут почти готовый исторический рассказ в детективном жанре!

– А вы любите детективы?

– Детектив на ночь – это прекрасно!

Заметив, как отец иронически поджал тонкие губы, Ольга осуждающим тоном добавила:

– Так сказала замечательная поэтесса Анна Ахматова, я лишь повторила ее слова.

Окладин театрально поднял руки:

– Ну, если Ахматова – другое дело, сдаюсь.

Недовольно передернув плечиками, Ольга опять обратилась ко мне:

– Не теряйте времени и сегодня же садитесь за письменный стол. Дело Соломонии Сабуровой – прекрасная тема для такого рассказа. Может, вам удастся разгадать тайну, которую до сих пор не раскрыли историки.