Николай Пахомов - Меч князя Буй-тура [Proza.ry]

— Кончак, конечно, мудрый хан, — ответил Роман Каич, — но никто специально не заманивал вас в эту ловушку. Само собой все случилось. Все половецкие ханы только что сговорились о совместном походе на Русь, только собрались, как вы тут с дружинами, словно снег на голову. Вот, сославшись меж собой, и поспешили на вас. Да и разбили, если не забыл… — ощерился хан весело.

— Не забыл, не забыл… — поблек осенним листком Всеволод. — Лишний раз мог бы и не напоминать…

— Не обижайся. К слову пришлось…

— Чего уж там… — махнул дланью курский князь.

Вопрос был исчерпан. И докука, мучавшая его столько времени, в конце концов, разрешилась.

…Весной 1186 года стало известно о гибели Святослава Ольговича, князя рыльского, находившегося, как ведал Всеволод, в плену у хана Елдичука. Подвела князя его юная горячность и доверчивость. Молодые батыры Елдичука, с которыми сошелся Святослав Ольгович за время своего пленения, не ставя в известность своего хана, сговорились совершить баранжу на одно из становищ хана Кзака. Позвали с собой Святослава. Тому бы под благовидным предлогом отказаться — ан нет, согласился.

В одну из светлых лунных ночей совершили набег, да на их беду там оказался юный сын Кзака Бович со своими нукерами. Он-то и организовал погоню за друзьями Святослава. Произошла ночная сеча, в которой Святослав — так уж Господь, по-видимому, распорядился — сразил Бовича.

В Степи суд краток: жизнь за жизнь. Святослава и его друзей-батыров выдали головой Кзаку. Тот, не долго думая, Святослава казнил, приказав срубить его буйну головушку, а его совратителей, батыров половецких из стана Елдичука, так отстегали кнутовьем — камчой, что они более месяца не могли ни встать, ни сесть, так и лежали пластом в своих юртах, куда были доставлены родственниками после наказания. Полной мерой, наконец, отомстил хан Кзак роду Олега Святославича за все свои унижения и поражения.

Жалко было племянника, оказавшегося похмельем на чужом пиру, да что поделаешь — такова его планида, так ему, видимо, на роду написано… Приходилось только молча оплакивать да молиться за упокой его души.

Летней же порой в стан Романа Каича прибыла с малой дружиной и в сопровождении сотника Ярмила, полностью освоившегося с обычаями степняков и ставшего для них едва ли ни наипервейшим другом, княгиня Ольга Глебовна.

— Прости, княже, — развел руками сотник, смущенно оправдываясь, — ничего поделать не мог: сказала поеду… и поехала, как я ее ни отговаривал.

— Ладно уж, — не стал сердиться Всеволод, одновременно и обрадованный прибытием княгини, которую не видел более года, и опасающийся за ее безопасность — в саму сердцевину вражеского логова прибыла, почти через все Поле Половецкое пробилась. — Как добрались? Без приключений?

— Добрались, княже, хорошо… княгиня не даст соврать. Ханская грамотка с тамгой, тобой выхлопотанная, действовала как волшебное слово: кому ни покажешь — везде почет и уважение.

Сотник, обрадовавшись, что князь не сердится на него, хотел было подробно поведать о том, как добирались из Трубчевска, где княгиня находилась после курского сидения, до вежи хана Романа, но Всеволод, которому не терпелось остаться с супругой наедине, заторопил:

— Ступай, ступай, сотник. Потом, потом обскажешь…

Прибытием княгини Ольги в половецкий стан был поражен не только Всеволод, но и хан Роман: ни одна ханша, ни одна половецкая княжна никогда бы на такое не осмелилась.

— Це-це-це! — цокал он языком, пучил свои раскосые глаза и восторженно качал головой, что являлось признаком наивысшего волнения, проявляемого им в необычных ситуациях. — Це-це-це!

Появление Ольги Глебовны в шатре половецкого пленника, но заодно по-прежнему князя курского и трубчевского, было ознаменовано двумя событиями, имевшими впоследствии немаловажное значение не только в жизни князя и его княгини, но и всего их немалого княжества.

Во-первых, узнав, что Всеволод дал на мече клятву хану Роману не бежать, Ольга Глебовна сразу же заявила, что такому мечу не место быть при князе.

— А где ему быть? — нежно тиская обожаемую супругу в своих медвежьих объятиях, переспросил шутливо Всеволод. — Не при тебе ли, моя милая воительница?

— Для меня он будет немножко тяжеловат, — полушутя, полусерьезно заметила та. — А вот в княжеском тереме града Трубчевска — в самый раз.

— Почему? — заинтересовался Всеволод.

— А чтобы не быть тут тяжким камнем на твоей душе: ведь на нем клятва твоя.

— Так что же?.. — Был слегка озадачен князь, однако объятий не разжал.

— Никаких клятв, никаких обязательств не должно сковывать твою волю, князь и супруг мой! — тут же последовал ответ княгини. — Ничто не должно мешать тебе, как можно раньше возвратиться домой. Ничто!

— Подумаешь, клятва, — протянул снисходительно, даже с какой-то напускной беззаботностью Всеволод. — Да она дана понарошку. Просто мне тогда было нужно хоть какое-то оружие при себе иметь. Вот и пришлось пойти на хитрость.

— Клятв, князь мой любимый, как и молитв, понарошку не бывает, — осторожно освобождаясь из его объятий, тоном взрослого несмышленому ребенку, назидательно изрекла Ольга Глебовна. — А потому меч сей, княже, мы подменим… любым, взятым у сопровождающих меня дружинников. А его самого отвезем в Трубчевск, где я его для пущей пользы дела, надежно спрячу до твоего возвращения. И не спорь, любимый! Так оно вернее будет.

— Хорошо, пусть будет по твоему слову, — рассмеявшись, вновь вовлек в свои объятия супругу Всеволод. — Поговорим об ином. Думаю, что кроме меча, когда-то подаренного двоюродным братцем, у нас найдется, о чем поговорить.

— И я так думаю, — согласилась Ольга Глебовна, ластясь в нежных объятиях.

Ох, умеют женки русские, когда захотят, конечно, оставить последнее слово за собой в любом споре, в любом разговоре. Кто того не замечал, разве что глухой…

Много позже курский и трубчевский князь, по-прежнему находясь в плену вражеском, узнал, что верная супружница его не только отвезла злополучный меч в Трубчевск, но и, свершив над ним обряд погребения, закопала под одной из стен детинца. А чтобы мечу одному не было скучно, с ним были закопаны и некоторые другие вещицы из княжеского обихода.

Во-вторых, вскоре после благополучного отбытия Ольги Глебовны из стана хана Романа, пришла из Трубчевска от нее грамотка о том, что по воле Господа после страстных и жарких ночей, проведенных ею в шатре супруга своего, вновь непраздна она. А в следующем, 1187 году, князя Всеволода поздравляли с рождением у него сына, названного Михаилом, то есть богоподобным.

Вот так ознаменовалась поездка княгини к своему князю — половецкому пленнику.

К сожалению, радостное событие — рождение сына Михаила — для Ольги Глебовны вскоре было омрачено известием о смерти во время похода против днепровских половцев ее брата Владимира Переяславского. Этот поход, как и многие иные, из-за ссор русских князей, предательства союзников торков, завершился ничем. Но Владимир Глебович, возглавлявший поход совместно с сыном киевского великого князя Святослава Всеволодовича, Олегом, на обратном пути разболелся тяжко и умер. Тело его было доставлено дружинниками в Переяславль, где и погребено в соборной церкви.