Микаель Ниеми - Сварить медведя

Прост подошел к кровати и, бормоча что-то успокаивающее, приподнял одеяло. Глаза девушки по-прежнему были широко раскрыты и устремлены в одной ей ведомые дали. Некоторое время он, не прикасаясь, изучал ее руки, покрытые багрово-синими пятнами, особенно неприятными на фоне идеально белой кожи.

– Кто-то держал ее за руки. Точно так, как недавно показал нам исправник. – Он еле заметно, но не без ехидства, ухмыльнулся. – Следы пальцев совершенно очевидны.

– А почему это не медвежьи когти? Очевидны! Для меня не менее очевидно, что это следы медвежьих лап.

– Юлина, – начал прост тихо и ласково, не обращая внимания на замечание исправника. – Расскажи, дорогая моя девочка, очень прошу. Кто напал на тебя в лесу? Постарайся вспомнить.

Может быть, девушка поддалась на мягкую, почти нежную, отеческую интонацию. Она на долю секунды отвела руку от губ, еле слышно прошептала: «Seolimies» – и снова прижала кулак ко рту.

– Что она там бормочет? – Исправник начал раздражаться.

– Мужчина, – перевел прост.

Исправник недоверчиво покачал головой, но тут вмешалась мать. Кристина тоже слышала – это был мужчина.

– И как же он выглядел, этот твой мужчина? – Браге постарался не упустить инициативу. – Может, ты его узнала? Это твой знакомый?

Он подождал, потом повторил вопрос. Девушка закрыла глаза и медленно отвернулась, легла щекой на подушку.

– Знакомый? Незнакомый? Большой? Маленький? Как одет?

Юлина начала шептать что-то неразборчивое. Прост наклонился поближе и вслушался.

– Sehaisikonjakille, – повторил он по-фински. – От него пахло коньяком.

– Еще бы не пахло, – пожал плечами исправник. – Еще раз: как он был одет?

Юлина даже не шевельнулась. Она и была бледной, а сейчас стала еще белее, в бледности ее появился зловещий голубоватый оттенок. Вот-вот потеряет сознание, а там, глядишь…

Прост поднялся с колен.

– Личность мужского пола, от которой пахло коньяком, – резюмировал исправник. – Какой-нибудь работник. Возвращался, сукин сын, с танцев, увидел юбку, вот его и разобрало.

– Похоже на тот случай, с Хильдой, – сказал прост. – Ту тоже заманили в сарай и пытались задушить.

– Юлина ни слова не сказала про задушить, – возразил исправник.

– Но вы же видели следы у нее на шее.

– Но ведь Хильду задрал медведь! – послышался голос от двери. Михельссон не сводил с Браге преданных бледно-голубых водянистых глаз.

– А кто же? Ясное дело, медведь. Думаю, даже господин прост не сомневается в доказательствах.

– Вторая жертва за лето. Где-то среди нас скрывается убийца и насильник.

– Пьяный батрак, – заключил исправник Браге. – Держу пари. Ей не следовало идти домой без провожатого.

– Вы, значит, так считаете… а я боюсь, этот случай не последний.

– Давайте сделаем так, господин прост, – вы будете заниматься своим делом, а мы своим.

Он подозвал Михельссона, и они встали между простом и девушкой, как неприступная стена.

Прост пожал плечами, подал мне знак, и мы вышли во двор. И так было понятно: в присутствии исправника и его оруженосца она не скажет ни слова.

Я покосился на учителя.

– Ничтожество, – пробормотал он.

Любой бы заметил: прост, всегда такой сдержанный, кипит от негодования.

Подошла дворняга, осторожно вильнула хвостом и обнюхала наши колени. Я протянул руку ее погладить, и она ткнулась в ладонь мордочкой. Небольшая, рыженькая, с острыми ушами и ласковыми черными глазами. Прост достал из рюкзака вяленое оленье мясо, отрезал кусок, протянул собачонке, и его гневную мину на секунду сменила улыбка: дворняга не выхватила кусок, а взяла зубами и терпеливо ждала, пока прост отпустит неслыханное лакомство.

Понемногу подходили соседи – видно, слухи о нападении на девушку уже просочились. Но прост был не в настроении обсуждать случившееся. Отвернулся, посмотрел на облака, взял меня за руку и потянул за собой.

В нескольких метрах от дома Элиас построил сауну. Прост открыл дверь. В предбаннике чуть не на пороге лежала куча тряпья. Он показал на нее пальцем. Я присмотрелся: нет, не тряпье. Женская одежда. Наверное, готовятся к стирке.

Прост нагнулся и стал разбирать ворох. Юбка, белье, незамысловатая блузка.

– Видишь, Юсси?

– Что?

– Это же наверняка одежда Юлины. Та, что на ней была вчера.

Он прикрыл за собой дверь сауны, поднял тряпки и стал рассматривать у маленького, как бойница, окошка.

Юбка из грубой шерсти, прилипшие сухие соломинки. Он вывернул, поднес ближе к свету и показал пальцем. Я присмотрелся и увидел темное, еще не просохшее пятно. Он поднес его к своему немалому носу и понюхал.

– Мужское семя. Будем считать, что это сперма насильника… или как?

Вопрос остался без ответа, потому что я не понял, спрашивает он или уже сделал для себя вывод. А учитель продолжал возиться с тряпками. Грязь – наверняка с пола в сарае, где ее нашли. Мышиный помет застрял в шве. Черное пятно. Я решил было – кровь, но он заставил меня понюхать. Пахло чем-то острым, даже копченым.

– Знаком тебе этот запах, Юсси?

– Жир… или, скорее, смола… и еще что-то. Но не деготь, пахнет не так резко…

– И что же это может быть?

– В церкви так пахнет, – вдруг осенило меня. – Скамьи.

Прост понюхал еще раз.

– Правильно, Юсси. Сапожная мазь.

– Ну да… я же сказал…

– Мазь, которой смазывают воскресные сапоги.

– Гуталин?

– Вот именно. Гуталин. Бедняки им не пользуются. Во-первых, дорого, а во-вторых, саамы ни за что не откажутся от своих оленьих унтов. Их обувь пахнет чем угодно – псиной, костным мозгом, но только не гуталином.

Прост достал носовой платок, положил на черное пятно, прижал и подождал, пока впитается.

– Но как сапожная мазь попала на изнанку?

– Он задрал ей юбку и уселся верхом. Запиши все, что мы видели.

Я поспешно вытащил лист бумаги и карандаш, а прост продолжал осмотр одежды. Теперь настала очередь блузки. Наверняка она когда-то была белой, но за годы стирки стала желтовато-серой. Кое-где заштопано, зашито. И пуговицы разные.

Я поделился с простом своим наблюдением.

– Правильно, – согласился он. – Мало того: верхняя пуговица оторвана. А посмотри сюда, Юсси!

Я нагнулся и увидел несколько маленьких бурых пятнышек.

– Кровь? Вроде бы свежая…

– Обрати внимание на форму. Они имеют вид клякс. Кляксы образуются, когда жидкость падает сверху. Ты же сам делаешь иногда кляксы, когда пишешь. Сорвалась капля – и разбилась в кляксу. Это раз. На изнанке блузки их почти не видно – это два. О чем это говорит?

– Что кровь на нее откуда-то брызнула…

– Продолжай.

Меня осенило:

– Что это не ее кровь! Это кровь кого-то еще!

– И кого же? Как ты думаешь?

– Преступника! Это кровь убийцы и насильника!