Валентин Лавров - Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

Кругом царила кладбищенская тишина. Ни одной живой души вокруг не было. Лишь где-то на соседней улице несколько нетрезвых глоток распевали студенческую песенку «Когда к тебе приду, Лаура…».

Секунды бежали. Принц в окне не появлялся.

Зато из-за угла вывалились те самые нетрезвые студио-зиусы, которые теперь пели что-то совершенно неприличное. Медленно покачиваясь, они приближались к автомобилю. Теперь они были от Соколова всего метрах в десяти.

И в этот момент снова в окне мелькнули ноги, тут же появилось туловище, голова, и вот уже принц, раздевшийся до нижнего белья, быстро и ловко скользил вниз.

Соколов выскочил из авто. Его моментально окружили студенты — их было человек шесть или семь и еще три девицы. Они с веселыми криками стали указывать на заключенного:

— Глядите, глядите! Узник замка Иф покидает место заточения! Ура! Да здравствует беглец! Эй, беглец, пошли вместе пить вино! Отпразднуем твою свободу… — Обратились к Соколову: — Это что, и впрямь побег?

Соколов укоризненно сказал:

— Конечно! Но если вы, дурьи башки, будете продолжать орать, то несчастного узника снова поймают ажаны.

Студенты сразу притихли. Французы почему-то своих полицейских недолюбливают. Одна из девиц кокетливо спросила Соколова:

— А он хорошенький?

— Красавец! Гарри Пиль ему в подметки не годится.

— Если надо, — предложила девица, — я спрячу красавчика у себя. Он ведь соскучился по женской ласке? Ха-ха!

Тем временем принц, малость раскачиваясь, повис довольно высоко над землей.

Соколов громко прошептал:

— Ваше высочество, подождите мгновение!

Студенты, услыхав «высочество», расхохотались:

— Все как у Дюма!

Соколов приказал:

— Быстро, молодежь, в круг!

Сообразительные студенты в момент образовали плотный круг, протянули руки. Соколов выждал момент, сдавленным голосом произнес:

— Прыгайте!

Генрих, оттолкнувшись от стены, отпустил веревку и через мгновение мягко упал на подставленные руки. Соколов сказал:

— В авто, быстро! — Улыбнулся студентам: — Спасибо, друзья. Можете вспоминать до самой могилы, что спасли жизнь принцу. — Пошарил в кармане, достал пригоршню франков. — Гуляйте, друзья! И пожалуйста, молчок!

— Месье, мы будущие правоведы и знаем, как следует вести себя: будем молчать как рыбы!

— Вы — настоящие французы! — бросил реплику Генрих.

Роскошное авто, обитое красной кожей, окованное бронзой, рвануло с места.

Соколов нажимал и нажимал на газ. До половины шестого необходимо было поспеть на аэродром в Рамбуйе. Машина, подпрыгивая на булыжной мостовой, неслась как бешеная. Казалось, она вот-вот врежется в фонарь или угол дома. Принц, ошеломленный произошедшей переменой в жизни, сидел сзади, вцепившись в сиденье. Соколов спросил:

— Ваше высочество, я увидал в тюремном окне ваши ноги, но вы почему-то вернулись в камеру.

— Я не мог пролезть в своем летчицком костюме, пришлось раздеться до исподнего…

— Ваше высочество, будет неплохо, если вы изволите одеться! Патрули в любой момент могут нас остановить.

— Где одежда?

— В чемодане, около вас на заднем сиденье! Там форма и документы полковника Оноре Вивьена, адъютанта генерала Генштаба Фердинанда Фоша. Вы, ваше высочество, поняли?

Машина подпрыгнула на ухабе, а Генрих рассмеялся:

— Я лично был знаком и с Вивьеном, и с Фошем, милые, воспитанные люди. А теперь мы прикрываемся их именами. Удивительно! — Поднес руку поближе к глазам. — У меня правая ладонь в крови. Я из простыни сделал себе накладки, что-то вроде варежек, а с правой руки при движении вниз по веревке ее сорвало.

Соколов едва не врезался в оставленную кем-то на дороге бочку, резко вырулил и понесся на сумасшедшей скорости дальше. Он резко ответил:

— Ваше высочество, я не доктор, помочь не могу. Пожалуйста, переодевайтесь, и быстро! Иначе будет поздно, нас в любой момент могут остановить патрули. Я еду по самому короткому пути к Рамбуйе — там наш аппарат, на котором следует пролететь сто верст до Бримона.

Сообразительный Генрих обмотал руку какой-то тряпкой, открыл чемодан и лихорадочно стал натягивать на себя красные полковничьи галифе.

— Бримон — это в пяти километрах северо-западнее Реймса, там был отличный аэродром, если проклятые лягушатники его не разбомбили. Китель сшит, как на меня. Буду беречь его до самой смерти. И показывать внукам!

— Да, ваше высочество, вам к лицу даже французский мундир. А вот и господа патрульные!

Впереди, метрах в пятидесяти, на крошечной, узкой улочке Моцарта поперек дороги лежала дорожка с шипами, а рядом размахивал красным фонарем военный. Тут же стояли еще четверо патрульных с ружьями.

Соколов лихо затормозил у самого заграждения, весело крикнул:

— Доброй ночи доблестному патрулю!

Пожилой лейтенант с двумя крестами на шинели приказал усталым голосом:

— Документы!

Соколов повелительно сказал:

— В машине полковник Оноре Вивьен, адъютант начальника Генштаба генерала Фердинанда Фоша. Везем секретный пакет на передовую.

Генрих, лихорадочно ощупывая карманы кителя и шинели, бросил вопросительный взгляд на Соколова, который означал единственное и жизненно важное: где?

Соколов негромко сказал:

— Китель, в левом верхнем!

Генрих поднялся на заднем сиденье, строго произнес:

— Вот мои документы, лейтенант! Но своих высших начальников вы обязаны знать в лицо.

Лейтенант извиняющимся тоном пролепетал:

— Вы, господин полковник, назвали Фоша генералом, а он не генерал.

Генрих возмущенно спросил:

— Лейтенант, вы в своем уме?

— Еще вчера в газетах напечатано: он стал маршалом…

Соколов гневно произнес:

— Это ложь газетчиков! Сегодня же доложу генералу Фердинанду Фошу, что его дискредитируют жалкие бульварные писаки.

Лейтенант взял под козырек:

— Так точно, жалкие писаки — лгуны! Их всех отправить бы на фронт.

Соколов крикнул:

— Мы их расстреляем! Быстро освободить дорогу!

Авто понеслось дальше — к аэродрому.

…Принц Генрих позже вспоминал: их останавливали три или четыре раза. Но роскошный автомобиль, уверенное поведение Соколова и полковничья форма действовали неотразимо.

(Заметим: газетное извещение о маршальстве Фоша и впрямь, как ни удивительно, оказалось преждевременным. Маршалом и верховным главнокомандующим союзными войсками он стал только на следующий год — в апреле восемнадцатого.)

Наконец выскочив из леса, они оказались перед обширным и тщательно охраняемым летным полем. Соколов увидал приземистое здание. Он сказал: