Валентин Лавров - Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

В основу этой книги положена подлинная история. Она произошла в конце Первой мировой войны. О ней тогда с восторгом говорили и друзья, и враги России.

Так, исследователь работы секретных служб Роберт Букар в 20-х годах писал о герое нашей книги: «Агент S-25 был человеком колоссального роста, храбрый и исключительно энергичный. S-25 обладал выдающимися знаниями языков. Когда он с доброй улыбкой протягивал свою здоровенную ладонь и заявлял: „Я попытаюсь справиться с этим делом!“ — сомнений не было: его усилия увенчаются блестящим успехом. Этого великана не пугали никакие опасности. Он лишь говорил: „Если я не вернусь, позаботьтесь о моих жене и ребенке!“ Эту фразу он произнес и тогда, когда под видом изменника родины и дезертира должен был проникнуть в логово врага…»

Исследователь признался, что ему неизвестно подлинное имя агента S-25. Что ж, нам повезло больше! Он наш земляк, он герой многих наших книг. Более того, нам известен и тот замечательный человек, который присвоил герою это агентурное имя — S-25.

Если в этом мире есть что-нибудь удивительное, так это сцепление случайностей, которые, подобно волшебной шестеренке, таинственным образом поворачивают наши судьбы самым неожиданным, даже мистическим образом.

23 декабря 1916 года, Царское Село. В это солнечное морозное утро началась одна из самых потрясающих историй времен мировой войны. Согласно обычаю, в девять часов государь со своей августейшей семьей и с несколькими приближенными в Розовой гостиной Александровского дворца завершил завтрак. Он направился в свой кабинет, дабы начать прием посетителей.

В те же дни в Петрограде находился знаменитый атлет-красавец граф Соколов. Как всегда, гений сыска остановился в роскошной «Астории». Теперь она кишела шпионами, контрразведчиками, дорогими проститутками, агентами наружной службы, крупными биржевыми спекулянтами и прочими романтическими личностями.

Того же 23 декабря граф Соколов, стоя в исподнем перед распахнутым окном, в которое клубами врывался морозный воздух, заканчивал утреннюю гимнастику. Атлет подбрасывал двухпудовку и мягко принимал ее на могучую спину — вполне цирковой номер. Было жалко, что нет восторженных свидетелей этого блестящего трюка.

И не ведал атлет, что именно в этот момент в царском дворце была решена его судьба.

Двумя днями раньше, 21 декабря, сразу после похорон несчастного Распутина, Соколов отправился в забитую просителями приемную Главного штаба. Соколов подал на имя военного министра Шуваева прошение о направлении его в действующую армию.

Не обладая даром терпения и зная проволочки российских бюрократов, Соколов уже на другое утро устроил набег в приемную министра.

— Как мое ходатайство?

Дежурный офицер по фамилии Воробьев, молодой человек из провинциалов с погонами поручика и пробором посредине, окруженный толпой просителей, раздраженно посмотрел на Соколова:

— Быстро скачут лошади пожар тушить! Извольте запастись терпением.

Соколова рассердил столь неучтивый ответ. Он удивленно поднял бровь.

— Любезный, как ты смеешь грубить? Какой такой «пожар»? — и, к веселью томившихся в приемной, стал трепать розовое, свежевымытое ухо поручика.

— А-а! — закричал поручик от боли, а еще больше от оскорбленного чувства достоинства. — От-пус-тите! Вы ответите… Я вызываю вас…

Соколов наконец освободил посрамленного юнца, пылавшего краской стыда, и назидательно произнес:

— Не мечтай! Стреляться с тобой не буду, ты еще недостоин! А еще раз дерзость услышу, так набью физиономию и попрошу министра отправить тебя в действующую армию. Бог даст, вернешься приличным человеком.

Соколов вдруг услыхал за спиной голос:

— Аполлинарий Николаевич, кого фронтом пугаете?..

Соколов оглянулся. Перед ним стоял невысокий, хорошо упитанный человек со звездами на генеральской форме, плотно сидевшей на квадратной фигуре. Человек сиял улыбкой и обширной лысиной. Соколов с легкой иронией произнес:

— Ба, сам дворцовый комендант Воейков! Персона влиятельная, важными делами заправляющая. А я, скромный проситель, униженно прошу меня в окопы отправить.

Воейков удивился:

— Что, правда? Впрочем, на вас такое безрассудство похоже. — Махнул рукой. — Ведь вы, граф, не на пост премьер-министра посягаете? А под пули — сколько угодно! — Нынче комендант спозаранку успел договориться о выгодной поставке двору массандровских вин, затем он дегустировал эти продукты и два ящика получил в подарок. По этим важным причинам Воейков находился в благодушном расположении духа. Винные пары размягчили душу царедворца. — Я вам буду протежировать. Где, граф, ваш рапорт?

Соколов кивнул на дежурного. Воейков повернул круглую голову.

— Поручик, дайте сюда рапорт. — Хмыкнул, хотел хлопнуть Соколова по плечу, но вовремя одумался. — Зачем вам к министру идти?

— А к кому? К дворнику, что тротуар чистит?

Воейков пропустил грубость мимо ушей. Он взял Соколова под руку, отвел в сторону и задышал в ухо.

— Помните, в ноябре министр неудачную речь в Государственной думе произнес? Так вот, государь им недоволен. На ниточке повис Шуваев. — Прижал палец ко рту. — Только, граф, вы об этом — ни-ни! — И далее уже громко, на всю приемную, торжественным тоном: — Господин полковник, о вашем благородном желании на передовой служить отечеству я доложу государю.

— Это мой долг! — ответил Соколов.

— Это хорошо, очень хорошо! — отвечал Воейков, одергивая генерал-майорский мундир. Он не верил в слова о долге перед родиной и считал их какой-то приправой к разговору, как, скажем, горчица к обеду. И, желая попасть в тон Соколову, грубовато пошутил: — Была бы шея, а кусок веревки с обмылком всегда найдутся. Ха-ха! Можете, граф, быть уверенным: без дела не останетесь. Как здоровье батюшки? Кланяйтесь ему. Не исключаю, вас еще до Нового года известят о назначении. О’ревуар! — Помахал короткой пухлой ручкой и скрылся в кабинете министра, в который был вхож без доклада.

На другой день, в пятницу 23 декабря, сразу после завтрака, в девять часов пятнадцать минут утра Воейков был на аудиенции у государя.

Дворцовый комендант изложил круг вопросов, связанных с празднованием предстоящего Рождества. Государь высказал свои пожелания и выразительно посмотрел на большие напольные часы.

Воейков заторопился. Уже раскланиваясь, вдруг выпалил: