Валерия Вербинина - Парк Горького [litres]

– Антон… Ты слышишь?

Собака завыла ближе, и Яша почувствовал, как волосы на его голове вот-вот встанут дыбом от ужаса. Антон прислушался, вынул из кобуры оружие, как-то нехорошо дернул шеей и бесшумной походкой, неожиданной для малого его комплекции, скользнул к дверям.

– Мне пойти с тобой? – прошептал Яша.

– Нет. Оставайся у телефона.

…Само собой, он не послушался и двинулся следом за Антоном, зачем-то прихватив с собой пресс-папье покойного профессора. Слева тьма, справа тьма, тьма спереди, и из нее вдруг выплывает четырехугольник портрета. Позолоченную раму ласкают лунные лучи, и кажется, что Елистратов величественно и презрительно улыбается с полотна.

– Ступени скрипят, – лепечет Яша, заиндевев от ужаса.

– Да тише ты! – шипит Антон и крадется к выключателям. – Стой, стрелять буду! – неожиданно орет он и врубает свет на полную мощность.

Визг, топот, что-то падает и с грохотом катится по ступенькам.

– Московский угрозыск! Стоять, я кому сказал!

Бах! бах!

– Не убивайте нас! – завывает женский голос. – Родненький, не убивайте! Мы случайно зашли…

Через пять минут в ближайшее отделение милиции и на Петровку прилетают два телефонных звонка.

– Говорит уполномоченный МУРа Рейс. Мы с товарищем поймали воров… Да обычное дело… Влезли в дом, где убили Елистратовых, рассчитывали поживиться… Одного из воров я ранил в ногу.

И словно мало было ночного приключения, утром в особняк заявилась Алевтина Бунак в сопровождении своего великовозрастного сына. Старушка уже считала себя полноправной наследницей всего имущества профессорской семьи и горела желанием немедленно вступить в права наследства, а если получится, то и прописаться на жилплощади Елистратовых.

Ночное появление мародеров ее крайне обеспокоило.

– Если из дома пропадет хоть что-то, я буду жаловаться! – горячилась она.

Бородатый великовозрастный сын кивал, мычал какие-то невнятные фразы, которые должны были обозначить его полное согласие с маменькой, и мрачно посверкивал глазами в сторону Яши с Антоном, которые держали круговую оборону и в конце концов все-таки выставили гостей, объявив, что эксперты еще не закончили работу и до того момента никаких разговоров о наследстве не может быть в принципе.

– Решительная гражданка, – заметил Антон, глядя, как Алевтина удаляется от дома, опираясь на руку своего сына. – Странно, что Ваня не включил ее в число подозреваемых, – она же имеет шансы сорвать приличный куш…

На фоне приключений, которые выпали на долю Яши с напарником, Казачинскому было совершенно нечем похвастаться. Володя Смолов, на пару с которым они должны были следить за Варварой Резниковой, оказался тем самым коротышкой с перевязанной рукой, с которым Юра не так давно пересекся в цокольном этаже здания на Петровке. Смолов все время что-то жевал и крутил роман с замужней гражданкой, который занимал все его мысли. Он прихватил с собой мощный бинокль, в который разглядывал обитателей квартиры Резниковой, и поражал Казачинского своим умением читать по губам.

– О, мамаша опять ее в булочную послала… Ладно, я пошел, послежу за нянькой, а ты оставайся.

Через два дня Казачинский был готов лезть на стену от тоски. Варвара жила самой обычной жизнью: ходила по магазинам, общалась со знакомыми, ссорилась с сестрами и мирилась с ними, шила на тарахтящей швейной машинке, звуки которой из дома напротив при открытом окне долетали до сыщиков. Вокруг Резниковой не крутились подозрительные типы, ей не поступали странные телефонные звонки, и никто не пытался ее убить. Жизнь ее была прозрачна, как вода, и незатейлива, как популярная песенка.

На третий день, поглядев в зеркало, Юра увидел в нем благородную физиономию каторжника Монте-Кристо, сплошь заросшую щетиной. Собирая дома наспех чемодан с вещами, он забыл бритву и теперь страдал. Володя, рассматривая в бинокль манипуляции Варвары с куском ткани, резюмировал:

– Ну все, она будет шить платье… Неужели сейчас? Ну да, она освобождает стол, чтобы удобнее было кроить.

– А почему именно платье? – не удержался Казачинский.

– Для юбки или блузки кусок слишком большой, – объяснил Смолов. – Остается платье. Значит, следующие как минимум два-три часа она будет торчать дома…

Он смотался позвонить кому-то и вернулся, оживленно потирая руки.

– Юра! Слушай, друг, у меня одно дело… Короче, я сейчас ненадолго отлучусь, ладно? Все равно нянька будет шить и вряд ли куда-то пойдет – я хорошо ее изучил…

– Ладно, иди к своей бабе, – проворчал Казачинский.

– Какая еще баба? – засмеялся Володя. – Дело у меня, я же сказал тебе! Серьезное!

– Угу, и зовут его Танька, – ехидно заметил Юра. Смолов расхохотался, объявил, что от напарника ничего не скроешь, надушился для форсу одеколоном хозяев (не спросив, между прочим, их разрешения) и был таков.

Юра взял бинокль, поглядел, как Резникова в доме напротив старательно размечает ткань, по сто раз проверяя все линии и вытачки, и тихо вздохнул. Ему неожиданно пришла в голову одна мысль, и он, не удержавшись, вышел в коридор, к телефону.

– Алло… Лиза! Слушай, ты сейчас ничем не занята? Привези мне мой бритвенный прибор, ладно? Очень нужно… Адрес я тебе скажу. Два коротких звонка…

…Она появилась даже быстрее, чем он рассчитывал. Едва пробормотав слова благодарности, Юра схватил бритву и метнулся в ванную.

Когда, чисто выбритый и умиротворенный, он вернулся в комнату, Лиза стояла у окна, озадаченно глядя на бинокль, лежавший на подоконнике.

– Это чтобы следить, когда она дома, – поторопился объяснить Юра.

– Кто – она?

– А вон, видишь… Во втором этаже. Комната, где синие занавески.

Он помог Лизе настроить бинокль и показал ей Варвару.

– Что же она такого сделала? – спросила Лиза с любопытством.

– Не знаем. Может, она в сговоре с бандитами была. Подозрительно, что она ушла из дома в день, когда там всех убили.

– Это что такое? – прозвенел от дверей голос Опалина.

Юра не то чтобы закоченел от ужаса, но почувствовал себя крайне неудобно. В голове вихрем пронеслись какие-то неприятные мысли о втором выговоре, после которого его должны были отчислить, о Рае и о том, что он не оправдает ее надежд и доверие ее отца, если его выставят за дверь. Лицо у Казачинского, когда он повернулся к Ивану, было как у приговоренного.

– Это… ну… моя сестра Лиза. Она в школе учится… Лиза, это уполномоченный Опалин… Иван Григорьевич…

Ничего умнее он придумать не мог.

– И что она тут делает? У нас, между прочим, не школа, – сказал Опалин, буравя Лизу взглядом.

– Я принесла ему бритву, – объявила девушка. Она воинственно выпятила подбородок и чем-то походила в этот момент на маленькую упрямую птичку, которая хочет показать, что она никого не боится.